Когда взрывотехники в шурфах под крепостными стенами обнаружили мешки с гексогеном — операция вышла за региональные рамки. В Выборг срочно перебрасывали на вертолетах питерские спецподразделения, из Москвы военным бортом летели крупные чины спецслужб. Все местное милицейское начальство пересело на потрепанные «уазики» — приличные машины уступили приезжим генералам.
Срочно собрали совещание и постановили: шума не поднимать, спектакль не отменять и, оцепив прилегающий район, захватить террористов на подходах к замку. Возбужденные предстоящей успешной операцией и возможными наградами генералы бодро принялись претворять стратегические планы в жизнь. Сообщившего о заминировании обнаружить не удалось — милицейская техника оказалась не способна преодолеть хитрую защиту его телефонного аппарата.
Август 200… г., Выборгский залив
На Выборгском заливе царствовало лето. Уже с самого утра припекало солнце, а не успевшая остыть за ночь вода была теплее утреннего воздуха. Казалось, даже непременный балтийский ветерок разморило, и ему лень дуть на притихшие бухты, с удовольствием притворяющиеся зеркалами, полными отраженного солнечного света.
Близ фарватера, у острова Высоцкий, неторопливо дрейфовала старенькая, салатного цвета лодка ПЭЛА, с двумя рыбаками на борту. Ночная охота на судака оказалось неудачной, и они, позевывая, пытались реабилитироваться, поймав хоть какую-нибудь рыбу. На передней банке со спиннингом в руках расположился полный блондин лет сорока. Выгоревшие на солнце прямые и растрепанные светлые волосы, чуть более темные усы и двухнедельная небритость — редактор петербургских «Новостей» телеканала «Федерация» Николай Полуверцев наслаждался последними днями отпуска, с грустью осознавая его стремительно приближающееся завершение. Только здесь, на берегу залива, в деревне Медянка, где находился рыбацкий дом его замечательного тестя, удавалось Николаю расслабиться и отдохнуть от бесконечно сосущего душу солитера самоуничижения. Небольшая должность, небольшая зарплата, неясные перспективы и много терзаний по этому поводу давали ему достаточно пищи.
Непростая жизнь привела Николая в Петербург из Алма-Аты. Он не бежал от политических потрясений разодранного на местечковые суверенитеты Союза, не стремился за длинным рублем или серьезной карьерой. Так уж вышло, что приключилась во вполне устоявшейся жизни алма-атинского телевизионщика, примерного семьянина, отца десятилетней дочери, большая страсть.
А страсть — это тяжелая болезнь с осложнениями. Она заманила его в город белых ночей, измучила и бросила, спокойно удалившись, постукивая каблучками и изящно покачивая красивыми бедрами. А Полуверцев остался у обочины беспаспортным бродягой, без жилья и работы и, главное, без понимания — зачем он все еще продолжает жить на свете.
Но Питер, который, по пословице, слез не вытер, оказался к нему милостив и подарил встречу со спасительницей, ставшей его надеждой и женой. Шаг за шагом, очень медленно Полуверцев начал приходить в себя, избавляясь от уныния и паралича воли.
Тесть, Владимир Николаевич, в свои шестьдесят с хвостиком сохранивший фигуру атлета, в старенькой дырявой тельняшке, рыбацком жилете и засаленных камуфляжных штанах устроился сзади, рядом с укрепленным на транце небольшим движком. Он принадлежал к тем редким людям, которых любят и уважают все, с кем их сводит судьба. Обаяние, мужественность и доброжелательное внимание к каждому не оставляли равнодушными не только нежные женские сердца, но и огрубевшие мужские. Занимавший в советской партийно-хозяйственной иерархии солидную должность, он в массовом послеперестроечном разворовывании не участвовал — похоже, помешали врожденное достоинство и брезгливость. Сейчас, несмотря на пенсионный возраст, он все еще продолжал трудиться. Рыбалка на протяжении многих лет являлась его отдушиной. Все выходные тесть проводил обычно на заливе и даже построил там специальный рыбацкий дом. Он пытался ловить на бортовую удочку, как всегда старательно и мастеровито делая проводки. Но сегодня явно не их день — рыба не клевала.
— Да, Владимир Николаевич, похоже, согрешили мы с вами — выпили ночью. А ведь до первой рыбки нельзя. Вот она и обиделась, — прервал долгое и вполне уютное для обоих молчание Николай, — Давайте, что ли, продолжим грешное дело — пока водка от жары не закипела.
— А что, собственно, нам может помешать? — ответствовал тесть, — Давай, Колька, — крути!
Водку из металлической фляжки набулькали в крышку от термоса. Из рюкзака извлекли пакет с бутербродами.
— Как говорят поляки, ясновельможные паны должны пичь, паличь и пердоличь, — с импровизированной рюмкой в руке Николаич произнес традиционные слова. — Нужно следовать вековой мудрости. Так что — твое здоровье, Николай Васильевич, и зато, чтобы лето не кончалось.
Он с удовольствием выпил и крякнул. Протянул крышку Николаю.
— Владимир Николаевич, ваше здоровье.
Присказку эту Николай уже слышал, как и перевод единственного непонятного слова «паличь» — по-польски — курить. Закусив, они, следуя польским рекомендациям, дружно закурили. И так стало хорошо и покойно, что даже отсутствие клева не могло нарушить гармонию в их душах. Легким ветерком, покрывшим мелкой рябью залив, лодку плавно влекло в сторону берега. Оставшимся позади фарватером проходил большой белый, очень чистенький финский пароход.
Владимир Николаевич приподнял не подававший признаков жизни спиннинг, пару раз резко взмахнул им, чтобы заглубить вяло тащившийся за лодкой воблер, а затем решительно принялся вращать ручку катушки, сматывая снасть:
— Давай-ка мы с тобой устроим перерыв. Высадимся да разомнем члены, а то уж больно затекли. Как ты на это смотришь, Николай Васильевич? Возражений нет?
Запустив движок, они пошли к ближнему острову Стеклянный. ПЭЛА, как будто соскучившись по движению, резво взяла с места и несколько минут спустя, обогнув желто-зеленую стену тростника, осторожно ткнулась в берег неподалеку от сложенного из отесанных гранитных глыб старого причала. Когда-то на острове жили старательные финны, построившие эту причальную стенку и укрепившие каменным бордюром несколько километров береговой линии.
Николай, натянув высокие рыбацкие сапоги, спрыгнул в воду, втащил длинный нос лодки на берег и сразу закрепил на камнях якорь, чтобы не унесло волной. Прецеденты случались — не раз им с тестем приходилось выручать незадачливых робинзонов, оставшихся на островах без плавсредств.
Подхватив рюкзак с провизией, он поднялся клееной поляне, окруженной старыми соснами. Исполняя обязанности ученика рыбака, Николай, лишь три года назад увлекшийся рыбалкой, занялся приготовлением нехитрого застолья. Разложил на видавшей виды пластиковой скатерти нагретый солнцем черный хлеб, нарезанное тонкими пластинками копченое сало, домашние маринованные огурчики, помидоры и зелень, а также обязательные вареные яйца, которые очень любил Владимир Николаевич. Почетное место заняла металлическая фляга с выдавленной на блестящем боку кабаньей мордой.
Закончив приготовления, позвал к столу Николаича, на правах мастера-наставника совершавшего небольшую прогулку по сосновому бору. Придя на зов, тесть доложил, что грибов как не было, так и нет. Засушливое и жаркое лето не способствовало удачной грибной охоте, которой они любили заниматься во время таких вот коротких привалов.
