— Спасибо, Коля, но жить есть где, меня Настя давно к себе звала, — Анна несколько раз глубоко вздохнула, чтобы унять подступающие слезы. — Бабу Маню и Тимку очень жалко…
— А ты не торопись их хоронить — может, они живы, в больнице где-нибудь…
Николай вдруг запнулся от внезапной догадки.
А что, если все это связано? Два ночных случайных происшествия — это уже закономерность.
— Слушай, а документы, которые ты привезла, — они у тебя дома были?
— Нет, — насторожилась Анна, — а почему ты об этом спрашиваешь?
— А где они?
— В моей ячейке. Я их вчера туда убрала. Только я не понимаю, почему это тебя вдруг так заинтересовало?.. — в ее голосе слышался упрек.
— Я тебе позже объясню. Ты можешь сейчас пойти в коридор и посмотреть — на месте ли они?..
— Ты странный какой-то сегодня…
Не отключаясь, Анна отправилась выполнять поручение. Раздался скрип металлической дверцы, стук упавшей на пол кассеты — в ячейках металлического стеллажа журналисты хранили в основном исходники для будущих сюжетов и личные видеоархивы. Но не только — запасливые держали там кружки и конфеты, рассеянные — забытые еще зимой теплые шарфы.
В трубке послышался растерянный Анькин голос:
— Коленька, я не понимаю, в чем дело, но здесь нет ни писем, ни дневника. Как ты догадался, что они пропали?
— Очень просто. Вчера возле дома меня шарахнули чем-то тяжелым по голове. И, пока я был в отключке, стащили твою шкатулку и копии писем.
Анна попыталась что-то сказать, но Николай ее перебил:
— Нам необходимо поговорить. Ты сможешь ко мне приехать? Я-то сегодня вряд ли смогу выйти из дома.
— Да, конечно, после работы, часов в шесть-семь.
— Буду ждать. И я тебя прошу — пожалуйста, будь осторожна.
Ноябрь 1908 г., Пекин, русская миссия
В один из святочных дней мы с Тенцингом нанесли визит местной княгине. Нам необходима была ее поддержка, чтобы набрать из здешних кочевников отряд для борьбы с англичанами. Я передал верховной правительнице Кама письмо Далай-ламы. Но, по-моему, большую роль в получении ее согласия сыграла не просьба святейшества, а преподнесенная в подарок, по совету Тенцинга, винтовка. Получив оружие, она с азартом его тут же в замке и испытала. При этом продемонстрировала весьма искусную стрельбу — на тридцати шагах без труда гасила выстрелами свечи. Княгиня и внешне напоминала настоящую амазонку — статная, крепкая, с уверенными властными манерами. Впрочем, вряд ли особа слабая и изнеженная смогла бы управлять этим воинственным народом.
Более всего меня поразил ее головной убор — цвета киновари, обшитый бирюзой и жемчугом, он походил на русский кокошник, в которых так любил изображать своих героинь художник Васнецов. Тенцинг позже объяснил мне, что это традиционный праздничный женский головной убор тамошних кочевников.
Получив княжеское благословение, мы с усердием занялись набором нашего войска. Надо сказать, что недостатка в добровольцах мы не испытывали — многих кочевников прельстила возможность получить винтовку, коих мы доставили более сотни.
Две недели, заполненные обучением «новобранцев» и подготовкой плана операции, пролетели быстро. С помощью Тенцинга мне удалось начертить приблизительную карту единственной дороги между Лхасой и Шигатцзе, где нам предстояло устроить засаду. Кроме сотни вооруженных винтовками кочевников, в моем распоряжении также оказалось около двухсот лучников, что, учитывая их природную меткость, было добрым подспорьем.
Утром, в день выступления отряда, все мужчины во главе с княгиней приняли участие в обряде отпугивания злых духов. Подкрепившись крепким здешним пивом, кочевники выстроились полукругом и под завывания шамана пускали стрелы в тростниковые мишени, изображавшие льва и буйвола. Все уходящие бросали но щепотке ячменной муки в очаг покидаемого жилища и затем оглядывались. Если закурился дымок — значит, духи приняли жертву, и все сложится благополучно.
После этого, кажется, со всеми языческими обрядами было покончено, и мы, наконец, смогли отправиться в дорогу. Впереди заснеженными перевалами вздымались к холодным небесам 250 верст предстоящего пути.
До монастыря Брайбун, что по-тибетски означает «горсть риса», наш отряд дошел без потерь на восемнадцатый день пути. В огромном монастыре, настоятелем которого считался сам Далай-лама, проживает больше восьми тысяч монахов — небольшому отряду легко остаться здесь незамеченным. Нас радушно приняли верховные ламы. От них я узнал, что англичане уже заканчивают упаковку дворцовых сокровищ и, судя по донесениям, готовятся выйти в путь после завершения торжеств по случаю главного тибетского праздника ло-сар — Нового года, сразу после того, как схлынут наводнившие Лхасу толпы паломников.
Я решил провести рекогносцировку. Необходимо осмотреть дорогу между Лхасой и Шигатцзе и определить наиболее удобные с военной точки зрения места для будущих засад. Кроме того, не скрою, мне очень хотелось побывать на празднестве в Лхасе и своими глазами увидеть то, о чем читал в докладах Гомбожаба Цыбикова. Несколько лет назад он под видом паломника проник в Лхасу и даже сделал там немало фотографических снимков — для этого камеру пришлось прятать в молельный барабан.
В разведочной вылазке меня сопровождали Тенцинг и несколько доверенных монахов из Брайбуна. Минуя Лхасу, горной тропой мы вышли на дорогу, которая, причудливо петляя по склонам, уходила вверх к перевалу на высоте более пяти тысяч метров. Чтобы не привлекать ненужного внимания, я нарядился настоящим кочевником — чуба, меховые штаны, сапоги и шляпа из войлока. Все это смотрелось весьма кургузо и напоминало маскарадный костюм — из-за моего высокого роста невозможно найти одежду по размеру.
Дорога протяженностью 80 верст делала обширную петлю вдоль обрывистого берега высокогорного озера Ямдок-цо. Повсеместно у дороги встречались развалины древних мандонов — сложенных из камня валов, украшенные молитвенными надписями. Неподалеку от озера, в одной из горных расселин, мы устроились на ночлег. Стоял конец февраля, в Тибете — вполне весеннего месяца, и днем яркое горное солнце прогревало воздух. Однако ночи очень холодны — чтобы не замерзнуть, нужно постоянно поддерживать костер.
К полудню следующего дня мы вышли к долине, по которой от истока несла свои воды одна из величайших рек Азии — Брахмапутра. Обрывистые берега реки соединял шаткий подвесной мост. Сразу за ним дорога пропадала из виду, скрываясь за скальными уступами. В нескольких десятках километров отсюда располагался город Шигатцзе. Вдали виднелась исполинского размера каменная стена, находящаяся на территории монастыря Ташилунпо — резиденции панчен-лам, вторых лиц в религиозной тибетской иерархии. На эту стену в дни больших праздников вывешивали огромную тханку — буддийскую икону из раскрашенного холста с изображением Будды-Майтреи.
Немного передохнув, мы отправились в обратный путь к Лхасе и к вечеру следующего дня благополучно добрались до столицы Тибета. Вышли в долину реки Кичу и увидели раззолоченные заходящим солнцем крыши храмов и дворца Потала — ныне занятой англичанами резиденции Далай-ламы.
