Ричард коснулся голого плеча Джемиля, и я ощутила
рванувшуюся наружу силу, как теплый ветер. Она гладила тело Джемиля, и с ней
выходил зверь Ричарда, вытаскивая с собой моего. Сила Ричарда скользила,
дразня, вдоль тела Джемиля, манила, соблазняла — лучшая аналогия, которую я
могу придумать — как подманивают кота, чтобы он слез с дерева. Его манят,
уговаривают, обещают, задабривают, угрожают — лишь бы слез. Но зверь Джемиля не
слез вниз — он вышел наружу. Он выкатился из центра его существа как
бледно-золотистый туман, почти имеющий форму. Волк вырвался из его спины
длинной влажной линией, тело растаяло в темную мохнатую форму, то есть
человеческое тело превратилось в волчье, будто перевернули монету: сменились
головы, появился хвост, но монета осталась та же. Я почувствовала правильность
этого процесса, его гармонию. Джемиль вполне принимал себя таким, как есть,
между ним и его зверем не было конфликта. Я никогда не видела его в образе
волка. Волко-человека — да, но не в виде этой черной твари размером с пони.
Кошмар Красной Шапочки.
Волк встряхнулся, и я заметила, что мех у него сухой. На
полу налилось еще больше прозрачной слизи, но она почти не попала на шкуру
волка. Еще одна метафизическая загадка: как остаются вервольфы сухими,
перекидываясь в такой грязи?
Я повернулась, не говоря ни слова, увлекая за собой Ричарда,
и направилась к Грегори, все так же сидевшему на столе для пикников. Рядом с
ним теперь были только Черри и Зейн. Зейн как раз пришел посмотреть, в чем там
было дело, когда мы с Ричардом стали извиваться на полу.
Грегори посмотрел на меня. Синие глаза блестели в свете луны
серебром. Я улыбнулась, погладила его по щеке, взяла ладонью за лицо. И
потянулась к его зверю — не рукой, но той тенью, что клубилась сквозь меня и
Ричарда. Я послала эту тень сквозь кожу Грегори, и он сел, сбросив одеяло с
голой груди. Черри отодвинулась, чтобы не касаться его, будто опасалась этого
прикосновения.
Я попыталась подманить его зверя, подозвать лаской и мягким
убеждением, но он упрямо прятался под поверхностью, связанный лекарствами,
которые превратили тело Грегори в тюрьму, и шоком, который сдерживал все, что я
пыталась звать. Но я знала, что мягкость здесь не обязательна. Пусть я не была
едина с Ричардом, когда он вызвал зверя Стивена, но я это видела и достаточно
разбиралась в природе силы, чтобы угадать, что он сделал.
— Я постараюсь не делать больно, — сказала я, но
ударила в Грегори всей силой. Она вошла ему в грудь как меч из плоти и меха.
Грегори ахнул, выгнул спину.
Я обнаружила зверя, свернувшегося как спящий кот,
одурманенного, и я схватила его лапой, вонзила в него когти и вытащила,
вопящего, на воздух. Я вырвала зверя из Грегори, и он перекинулся, как до того
Стивен, в выплеске крови, мяса и жидкости. Выброс залил меня с головы до ног,
даже глаза пришлось протереть, чтобы видеть. Я увидела черно-желтого
человека-леопарда, лежащего на столе, сгорбленного. Стивен подошел обнюхать
дрожащее тело брата.
— Грегори! Грегори! Ты меня слышишь? — спросила я
тише, чем собиралась.
Он заморгал леопардовыми глазами, из мохнатой глотки донесся
рычащий, но человеческий голос:
— Я тебя слышу.
Стивен закинул голову и завыл. Джемиль подхватил вой, и
радостные вопли леопардов заполнили ночь.
Глава 36
Потеками белого скользил среди деревьев рассвет, и они
казались силуэтами, вырезанными из черной бумаги на фоне неба, когда я
задернула шторы, заполняя спальню сумерками. Когда Жан-Клод стал бывать у меня
часто, я завела шторы поплотнее. После сияния восхода прикроватная лампа
казалась тусклой. Натэниел сидел под лампой на краю кровати. Он был в тех же
пижамных шортах, бледно-голубой шелк, идущий к цвету его глаз, — слишком
изысканный цвет для мужской спальной одежды. Я всегда подозревала, что они были
изначально предназначены для женщины, но, в конце концов, шорты — это шорты.
Свет лампы играл красными бликами в рыжеватых волосах,
рассыпавшихся по телу как что-то живое и теплое, почти живущее своей жизнью.
Странно: в образе леопарда он был черной пантерой, и эта рыжеватость исчезала,
стоило ему выйти из образа человека.
Натэниел, единственный из леопардов, остался в этом образе,
так что только ему предстояло сегодня спать в моей кровати. В образе котов они
спали в других местах, но когда они сохраняли человеческий облик, мы старались
изображать кучу щенков. Почему-то с одним Натэниелом было более неловко, чем
если бы их было несколько. Может быть, потому, что на правом его соске еще
виднелся круг моих зубов.
— А укусы не должны были бы уже зажить? — спросила
я.
— У меня заживает медленнее, чем у некоторых, —
ответил он негромко. — А следы укусов оборотней или вампиров вообще
заживают медленно.
— А почему?
Он пожал плечами:
— А почему серебро нас убивает, а сталь — нет?
— Поняла намек.
Я провела рукой по все еще влажным волосам. После душа я
надела настоящую пижаму, а не просторную футболку, в которой люблю спать. Хотя
«пижама» — может быть, слишком громкое слово для изумрудной кофточки-лифчика и
очень коротеньких шортов. Еще был такой же изумрудный халат до пола, который
покрывал все, но Натэниел знал, что я не вырядилась для него. То есть надеюсь,
что знал.
Он внимательно смотрел, как я расхаживаю по комнате. Мы
переступили черту, он и я, и след на его груди мне об этом напоминал. Я не
думала, что Ричард потерпел бы, чтобы мы с Натэниелом делили постель вдвоем —
хотя вряд ли я надеялась, что он придет к нам третьим. Да черт его знает, на
что я вообще надеялась. Надеялась, что Ричард придет ко мне после душа. Но он
предпочел скрыться, и уже был рассвет, и я устала.
В дверь постучали — твердо.
— Войдите! — сказала я, и сердце у меня забилось
чуть быстрее. Дверь открыл Мерль — надеюсь, я смогла скрыть разочарование. На
его лице не отразилось ничего, так что не знаю, что он прочел на моем.
— Ульфрик сидит в кухне. — Какой-то у Мерля стал
неуверенный вид. — Он плачет.
Я сама почувствовала, как у меня глаза лезут на лоб.
— Он — что?
Мерль опустил глаза, потом поднял их почти с вызывающим
видом.
— Он велел своему телохранителю уйти, а сам плачет.
Почему — не знаю.
Я вздохнула. Как бы я ни устала, меня волновала мысль, что
Ричард в доме, что он может прийти ко мне. Оказывается, вместо секса нам
предстоит сеанс держания за ручки и плаканья в жилетку. Черт побери.
У меня опустились плечи, и я заставила себя выпрямиться.
Почему Мерль решил сказать мне, я не стала спрашивать. От кого еще Ричард
примет утешение? Я не была на сто процентов уверена, что он примет его и от
меня.
— Спасибо, что сказал, Мерль.
Я направилась к двери. Мерль придержал ее, и я прошла под
его рукой не пригибаясь.
