Он улыбнулся улыбкой столь же горькой, как запах от его
кожи.
— Не могу.
Даже голос его дрожал, будто он хотел сказать «да» — и не
мог.
— Поступи как лучше для твоего народа, Коронус,
отступи.
Как-то я вдруг поняла, что мы победим. Моя воля к победе
была больше, чем у него. Сегодня победа на нашей стороне. Кто-то из змей
погибнет, потому что их предводитель сорвался. Без его силы, без его воли,
ведущей их, они победить не могут. Они хотели бы сейчас оказаться где-нибудь
подальше отсюда. Так почему же они здесь? Потому что здесь их альфа, их вожак,
и его воля — их воля. Так почему же они слабы, будто чего-то не хватает в этой
группе?
Вдруг меня осенило: именно это каждый ощущал при виде
леопардов, пока я к ним не пришла — запах слабости и поражения. Натэниел слаб.
Но теперь моя воля — его воля, а я не слаба. Я повернулась, посмотрела ему в
глаза и увидела сквозь боль и муку, что в них нет безнадежности. Когда я его
впервые увидела, Натэниел был полон безнадежности, но сегодня он знал, что я
приду. Он знал, что я его не брошу. Грегори мог сомневаться, потому что думал
человеческой частью своего существа. Но Натэниел доверял мне выше всякой
логики.
Я повернулась к Коронусу:
— Брось, Коронус, иначе многие из вас не увидят
рассвета.
Он тяжело вздохнул:
— Значит, так тому и быть.
И он сделал то, чего не надо было делать. Совершенно
нелогичную вещь — с точки зрения не-человека. Он был обречен на поражение и
знал это. И поступил он очень по-человечески — напал на нас. Только люди тратят
энергию зря, когда есть другой выход.
Две змеи, охранявшие Коронуса, вдруг бросились на меня, а я
стояла слишком близко. Слишком я доверилась вновь обретенному ощущению
вервольфа, что они на нас не нападут. И оказалась беспечной, я забыла, что они
животные только наполовину. А человеческая половина всегда опрокидывает все
расчеты.
Слишком быстро они бросились, я могла только нагнуться к
ножу, зная, что не успею. Грегори мелькнул желтой полосой, перехватив одну из
змей в воздухе, но вторая обрушилась на меня, полосуя когтями, и мы рухнули на
пол. Это не было больно, я уже оцепенела. Когти рвали мне живот, докапываясь до
сердца. Я подняла руку, чтобы перехватить их, но это было движение как в
замедленной съемке. Будто рука весит тысячу пудов, и я осознавала, что ранена,
серьезно ранена. Что-то нехорошее вышло при первом взмахе когтей.
Вдруг рядом оказался Грегори, бледный мех мелькнул среди
многоцветных змей. Он упал на меня, а сверху на нем сидела какая-то тварь,
разрывающая спину. Он даже не пытался защититься, он вцепился в того, кто сидел
на мне, оторвал от меня, и все они стали драться втроем на моем теле. В
какой-то миг глаза и рычащая пасть Грегори оказались прямо надо мной. Мы были
прижаты друг к другу как любовники, и я знала, что когти во мне — его когти.
Его притиснули ко мне, вдавили в меня. Потом чьи-то руки растащили нас.
Мелькнуло лицо Джемиля, губы его шевелились, но я ничего не слышала. Клубы тьмы
заволокли зрение, и осталась только тусклая-тусклая точка света. Потом исчезла
и она, и осталась темнота и только темнота.
Глава 8
Мне снилось, что я бегу по ночному лесу, спасаясь от погони.
Она приближалась, и я знала, что это не люди за мной гонятся. Тогда я упала
наземь и побежала на четвереньках. Теперь я гналась за какой-то бледной тварью,
бежавшей впереди. У нее не было когтей и зубов, и она чудесно пахла страхом.
Она упала, и визг ее ударил мне в уши до боли и сильно возбудил. Клыки мои
вонзились в мясо и стали рвать его, не переставая. Горячая кровь обожгла горло,
и сон развеялся.
Я лежала в спальне Нарцисса на черной кровати. Привязанный к
столбам Жан-Клод стоял у ее края. Грудь его была обнажена, покрыта следами
когтей, и кровь бежала по коже. Я поползла к нему, и я не боялась, потому что
чуяла этот дивный медный запах крови. Он смотрел на меня глазами — сплошная
бездонная синева.
— Поцелуй меня, ma petite.
Я встала на колени, губы мои приблизились к его губам. Он
подался ко мне, но не дотянулся. Я опустила рот ниже, над грудью, над свежими
ранами.
— Да, ma petite,да!
Я прижала рот к его груди и стала пить. И проснулась, тараща
глаза, и сердце у меня стучало. Надо мной стоял Ричард, все в том же кожаном
ошейнике. Я попыталась поднять руки, обнять его, но левая рука была привязана к
столу. И в ней торчала игла капельницы. Я оглядела затемненную комнату и
поняла, что я не в больнице. Подняв правую руку, я хотела ощупать лицо, но рука
была слишком тяжела. Снова перед глазами разлилась темнота, как теплая вода, и
пальцы ощутили его кожу.
— Спокойно, Анита, лежи.
Кажется, он меня поцеловал, а потом — ничего.
Я шла по пояс в воде — в ледяной чистой воде. Я знала, что
надо из нее выбраться, или я погибну, замерзну насмерть. Был виден берег, голые
деревья, снег. И я побежала к этим далеким деревьям, борясь с водой и холодом. Ноги
провалились, я попала в глубокую яму. Вода сомкнулась надо мной, и удар холода
был как огромный кулак. Я не могла двинуться, не могла дышать. Свет мерк над
чистой водой, уходил все дальше. Я погружалась, погружалась, надо было бы
испугаться, но я не боялась. Слишком я устала.
Из света, сверху, ко мне протянулись бледные руки. Пышный
рукав развевался вокруг плеча, и я потянулась к нему, рука Жан-Клода охватила
меня, и он вытащил меня к свету.
Я снова лежала в темной комнате, но кожа у меня намокла,
было холодно, очень холодно. Жан-Клод держал меня на коленях. Он все еще был в
том же виниловом наряде. Потом я вспомнила бой. Меня ранили. Жан-Клод
наклонился надо мной и целовал меня в лоб, и кожа его была холодна как лед, как
окружавший меня лед. Хуже всего была дрожь: меня бил озноб.
— Холодно, — сказала я.
— Знаю, ma petite,холодно нам обоим.
Я нахмурилась, потому что не поняла. Он смотрел на кого-то
другого.
— Я ее вернул, но я не могу дать ей тепло, без которого
она не выживет.
Мне удалось повернуть голову так, чтобы оглядеться. В
комнате стоял Ричард в обществе Джемиля, Шанг-Да и Грегори. Он подошел к
кровати и положил руку мне на лоб. Она была горяча, слишком, я попыталась
отодвинуться.
— Анита, ты меня слышишь?
Зубы так стучали, что я лишь с третьей попытки смогла
сказать:
— Да.
— У тебя была высокая температура, очень высокая. Тебя
положили в ванну со льдом, чтобы сбить ее, но реакция твоего тела была как у
оборотня. Снижение температуры при залечивании таких страшных ран чуть тебя не
убило.
Я сморщилась, поглядела на него и смогла выговорить:
— Не понимаю.
Невольные подергивания стали сильнее, настолько, что раны
разболелись от них. Я достаточно очнулась, чтобы понять, как серьезно
пострадала. Болело там, где я даже не помнила ран. Мускулы ныли.
