– Больше нет ближайших родственников?
– Насколько я знаю, нет.
– Он выполнит свое задание?
– Конечно.
– Что-нибудь еще?
– Пока ничего, если только вам не интересно узнать кое-какие мелкие подробности.
– Мне интересно знать все.
– Ваши друзья находятся на юге страны, в одной чудесной деревушке. Дедушкина внучка работает… как бы это сказать… во главе многочисленной бригады, и дедушка к ней скоро приедет. Вы за них не переживайте: они под надежной защитой, причем не только штатного персонала, но и частных охранников.
– Что-нибудь еще?
– Ну, это были, скажем, наиболее существенные подробности.
– Я, пожалуй, навещу вас.
– Нет необходимости. Как только я узнаю что-нибудь новое, я вам позвоню.
– Уж будьте любезны!
Берта оторвала взгляд от книги и озабоченно посмотрела на отца.
– Кто это был? – спросила она.
– Звонили из университета, – ответил Ганс Гауссер.
– Почему бы тебе наконец оттуда не уйти? У тебя ведь нет и какой необходимости этим заниматься. Ты уже не раз говорил, что тебе хочется окончательно расстаться с университетом, чтобы у тебя было время почитать и подумать, а сам все никак на это не отважишься.
– Позволь мне жить так, как я сам считаю нужным. Когда я хожу в университет и общаюсь с молодежью, чувствую себя моложе. Если в моем возрасте остаешься один, время тянется мучительно медленно.
– Но ты ведь не один! – возразила Берта. – Или ты меня и детей в расчет не принимаешь?
– Ну что ты, дочка, ты – самое дорогое, что у меня есть в жизни! Но ты должна понять: мне нужно вести активный образ жизни, чтобы осознавать, что я не просто какой-то там никчемный старикашка и еще могу приносить пользу.
Ганс подошел к дочери и обнял ее. Он любил ее больше кого бы то ни было и больше чего бы то ни было, она была смыслом его жизни. Берта почувствовала, как разволновался отец.
– Ты прав, но я за тебя очень переживаю, тем более что ты в последнее время какой-то странный.
– Берта, позволь мне иметь свои секреты.
– А вот у меня от тебя никогда не было секретов… – обиженно сказала Берта.
– Но я – твой отец, а родители не всегда все рассказывают своим детям. Ты ведь тоже не все рассказываешь своим детям, так ведь?
– Папа, они еще очень маленькие.
– А ты для меня тоже еще маленькая. Ну да ладно, это была шутка. Нет у меня от тебя никаких секретов, однако мне нравится быть независимым и ходить куда вздумается, не объясняя, куда и почему. Тем более что, по правде говоря, единственное мое занятие – навещать своих старых друзей.
Ганс Гауссер еще некоторое время разговаривал с дочерью, хотя думал при этом о другом: Том Мартин только что сообщил ему, что Альфред Танненберг жив, а стало быть, они наконец-то смогут выполнить клятву, данную ими еще в детстве. От этих мыслей Ганса охватило волнение, и он почувствовал ноющую боль в желудке.
Надо было позвонить Мерседес, Карло и Бруно, чтобы сообщить им, что их предположение, сначала казавшееся маловероятным, теперь окончательно подтвердилось. Больным стариком о котором упомянул Том Мартин, мог быть только этот подонок, которого они ненавидели до глубины души.
Первым делом Ганс позвонил Мерседес. Он знал, что его подруга потеряла сон и аппетит с того самого дня, когда Карло позвонил им из Рима и сказал, что вроде бы есть информация о Танненберге.
Мерседес, слушая Ганса, чувствовала, как у нее все быстрее начинает стучать сердце, и стала опасаться, что вот-вот может случиться сердечный приступ.
– Мне хотелось бы туда поехать, – заявила она Гансу.
– Это было бы безумием, и ты сама это понимаешь. Кроме того, ты все равно ничего не смогла бы там сделать.
– Мы должны убить Танненберга собственными руками и сказать ему при этом, за что именно мы его лишаем жизни.
– Мерседес, я тебя умоляю!
– Есть вещи, которые необходимо делать лично.
– Да, но в сложившейся ситуации мы не сможем это сделать лично. Он находится в Ираке, в деревне, расположенной на юге этой страны, и его охраняют вооруженные люди.
– У тебя есть дочь и внуки, у Карло и Бруно тоже есть дети и внуки, и поэтому мне вполне понятно, почему вы не стремитесь совершать безрассудные поступки. А вот я одна, у меня нет никого, и в моем возрасте только и остается, что стареть в одиночестве. Мне нечего терять.
Теперь Ганс уже не на шутку испугался: Мерседес, чего доброго, и в самом деле могла рвануть в Ирак и попытаться там прикончить Танненберга.
– Знаешь что, Мерседес? Я никогда тебе не прошу, если по твоей вине Танненбергу удастся остаться в живых.
– По моей вине?
– Да. Если ты поедешь в Ирак, сразу же откроется, что ты пытаешься добраться до Танненберга, и тогда провалится операция, которая уже началась. Единственное, чего ты добьешься, – так это того, что Танненберг останется жив, тебя бросят в иракскую тюрьму, а нас… Нас тоже арестуют.
– Почему ты думаешь, что все произойдет именно так?
– А что, эмоции уже лишили тебя способности здраво мыслить?
Мерседес замолчала. Ее больно задели слова Ганса, хотя она и понимала, что он прав. Но… но ведь она всю жизнь мечтала о том, как вонзит нож в брюхо Танненбергу, прокричав при этом подонку, за что она его убивает.
Ей много раз снились по ночам кошмары, в которых она подбиралась к этому негодяю и вонзала ногти ему в глаза. А еще ей иногда снилось, что она превращается в волчицу и вгрызается зубами в его плоть, из него фонтаном хлещет кровь…
Мерседес считала, что именно она должна убить Танненберга и что ни в коем случае его смерть не может быть мгновенной, он должен осознавать, что умирает.
Голос Ганса вернул ее к действительности.
– Мерседес, я с тобой разговариваю!
– Да, я тебя слушаю.
– Я переговорю с Карло и Бруно. У меня нет желания закончить свою жизнь в тюрьме из-за того, что запальчивость и ярость затмевают твой рассудок. Если ты собираешься предпринять какие-либо самостоятельные действия, я в таком случае не хочу иметь к этому делу абсолютно никакого отношения. Я умываю руки, и можете больше на меня не рассчитывать.
– Что это значит?
– А то, что я не хочу впадать в маразм и отказываюсь подвергать себя неоправданному риску. Карло, Бруно, ты и я – всего лишь четверо старичков. Да, именно старичков, и поэтому нам нужно смириться с тем, что его за нас убьет кто-то другой. Если ты передумала, скажи мне об этом; если нет, то, повторяю еще Раз, на меня можете не рассчитывать.
– Ты, похоже, разгневался…
