– А мы-то откуда знаем, как им лучше поступить? – раздраженно спросила Мерседес.
– Они нам уже говорили, что на выполнение столь сложной работы потребуется время, возможно, даже несколько месяцев. Так оно и есть на самом деле, ведь действительно прошло несколько месяцев. Ну и какое же будет наше решение?
Пусть сделают то, о чем мы их просили, пусть полностью выполнят все условия контракта, и чем скорее, тем лучше.
– Ну тогда…
Ганс, а ты уверен? Этого подонка и вправду уже нет в живых?
Да, я уверен, Мерседес, абсолютно уверен.
Мерседес начала плакать, и ее всхлипывания так взволновали ее старого друга, что и он не смог удержаться от слез.
– Мерседес, не плачь. Ради бога, успокойся! Мерседес не плачь… Пожалуйста, Мерседес, тебе нужно быть сильной Мерседес. Не плачь…
35
– Мерседес, не плачь. Пожалуйста, девочка, не плачь.
Девочка, вцепившись в руку своей матери и дрожа от холода и истощения, едва держалась на ногах. Охранник только что грубо толкнул ее за то, что она пошевелилась, стоя в шеренге заключенных-женщин и их детей. От этого толчка она упала, угодив личиком в грязь. Она тут же поднялась: мать отчаянно потянула ее за руку, побелев от ужаса. В концлагерях заключенные всегда старались казаться незаметными и не привлекать к себе внимания ни офицеров и рядовых СС, ни капо, ни кого-либо другого из тех, кто испытывал удовольствие от их страданий.
Мать сильно сжала ручку Мерседес и тихо, замирая от страха, стала умолять ее не плакать. Внимание охранника, толкнувшего девочку, на несколько секунд отвлек один из малышей, который выбился из шеренги, и Мерседес, послушавшись свою мать, воспользовалась этими драгоценными секундами, чтобы вытереть слезы.
Она посмотрела на офицеров СС, обнимающихся с другими офицерами, только что приехавшими на черных автомобилях. Эти люди выглядели очень довольными, и один из них сказал остальным, что сегодняшний день будет незабываемым.
Несколько секунд Мерседес размышляла над тем, что такого особенного могут сотворить эти люди, чтобы сегодняшний день стал незабываемым, а затем она снова стала дрожать от страха. Один из капо – его звали Густав – подошел к заключенным и приказал детям выстроиться в шеренгу напротив их матерей. Самые маленькие из них стали хныкать, боясь отпустить руку матери, однако один из охранников подошел к ним с кнутом и начал раздавать удары направо и налево, отчего уже сами матери стали уговаривать своих детей немедленно выполнить то, что от них требовали.
– Слушайте сюда! – крикнул офицер СС таким устрашающим тоном, что все малыши испуганно притихли. – Из Берлина, чтобы взглянуть на вас, прибыл совет ученых. Вам предстоит помочь науке – по крайней мере, вы сможете быть ей кое в чем полезными. Все вы сейчас спуститесь в карьер, где вас ждет подарок, с которым вы должны сразу же подняться сюда. А это ваше отродье останется здесь, для них у нас есть другой подарочек.
Альфред, услышав это заявление своего коллеги – офицера СС, засмеялся, а Георг с любопытством спросил, сколько времени будет длиться эксперимент.
– Так мы как раз и собираемся проверить, как долго смогут продержаться эти сучки, – ответил Альфред.
Мерседес всхлипнула, еле сдерживая слезы, а ее мать, начав спускаться в карьер, оглянулась и улыбнулась ей, стараясь хоть как-то успокоить свою дочь. Мать Мерседес была на восьмом месяце беременности. Ее привезли в концлагерь Маутхаузен семь месяцев назад, и она сама удивлялась тому, что ей удалось так долго здесь продержаться и до сих пор не умереть. По-видимому, она унаследовала выносливость от своих родителей, всю жизнь проработавших в поле – так же как и их родители, и родители их родителей, и все их предки, о которых она хоть что-то слышала. Другие женщины, тоже будучи на восьмом месяце беременности, уже давно скончались, не выдержав истязаний и непосильного труда от зари до зари. Некоторые из этих женщин исчезли после того, как их увели в лазарет, чтобы проверить, как протекает беременность. Однако мать Мерседес была теперь даже более худой, чем до того, как по округлившемуся животу стало заметно, что она беременна.
Гестаповцы схватили ее в вишистской Франции, когда она пыталась убежать оттуда вместе со своей дочерью. Затем их обеих перевезли в Австрию на товарном составе, перевозившем скот, не выпуская при этом из вагона круглые сутки. Толкаясь в этом до предела тесном вагоне среди сотен других заключенных, она повторяла своей дочери, что, поскольку они еще живы, значит, не должны терять надежды. Ее муж был испанцем и, как и она, участвовал в движении Сопротивления. Его убили гестаповцы в центре Парижа, когда он попытался убежать от патруля при очередной проверке документов, и она осталась одна, даже не подозревая, что беременна. Она попыталась перебраться вместе с маленькой дочерью в Испанию, чтобы попросить помощи у родственников погибшего мужа, которые смогли – хотя далеко не все – выжить во время испепелившей Испанию гражданской войны. Точнее говоря, она намеревалась пробраться в Барселону и разыскать там свою свекровь, так как была уверена, что та не оставит ее в беде. Руководители движения Сопротивления согласились переправить ее в Испанию, но когда она подошла уже к самой границе, ее схватили гестаповцы.
Когда она попала в концлагерь, ее – как и других женщин-заключенных – заставили раздеться и дали ей лагерную робу на которой был пришит красный треугольник с нарисованной посреди него буквой F. Такие красные треугольники были на одежде политических заключенных, а по букве можно было определить, из какой страны попал сюда узник.
Лишь много позже она поняла, что у нее будет ребенок. Возможно, беременность проявилась так поздно потому, что будущая мама испытывала страх, подвергалась истязаниям, недоедала и тяжело работала. Когда она осознала, что скоро снова станет матерью, долго и безутешно рыдала. Ее мучила мысль о том, что ей предстоит произвести на белый свет ребенка, который уже с первого дня своей жизни будет заключенным концлагеря. Однако постепенно ее отчаяние трансформировалось в надежду. Она страстно желала выжить, потому что именно беременность придала ей новых душевных сил: теперь ей обязательно нужно было остаться в живых – и ради Мерседес, и ради того ребенка, которого она носила под сердцем. Они оба нуждались в ней, потому что у них никого больше не было. Правда, она заставила Мерседес запомнить адрес ее бабушки в Барселоне на тот случай, если девочке вдруг удастся выбраться из лагеря одной.
– А почему это отродье тоже не спускается в карьер за камнями? – спросил Георг.
– Хорошая идея, но для них мы приготовили отдельный сюрприз. Вон там они будут принимать душ. Посмотрим, как долго они смогут выдержать, – ответил, усмехнувшись, Генрих.
– Давайте и мы спустимся в карьер и посмотрим, что там происходит с этими сучками, – предложил Альфред.
Улыбающиеся офицеры и люди в гражданском спустилась на несколько ступенек по «лестнице смерти», чтобы лучше увидеть то, что происходило на дне карьера. Было видно, что женщины лишь с трудом выдерживали вес камней, которые им нагрузили на спину. Некоторые охранники толкали женщин сзади, крича, чтобы они не останавливались, однако многие женщины были не в состоянии нести такой груз и падали наземь под тяжестью камней. Из пятидесяти женщин пятнадцать уже были мертвы от жестоких побоев, наносимых им охранниками. Они с размаху били женщин ногами и палками, пытаясь заставить их подняться с земли и пройти сто восемьдесят шесть ступенек вверх по лестнице, ведущей из карьера к центральной площадке концлагеря.
