— Не вас, — поправил его Роберт, — а, скажем, тебя.
Очередной блеф. Но теперь Штефана уже вряд ли можно было обмануть. В его сознании вдруг возник слышный только ему голос, комментировавший буквально каждое слово Роберта. Штефану даже захотелось пойти на конфликт. Он был почти уверен — нет, не почти, а абсолютно уверен, — что он сможет буквально двумя-тремя фразами поставить Роберта на место, а еще несколькими фразами попросту смешать его с дерьмом.
Но зачем?
— Нет, — спокойно сказал он. — Этого ты не сделаешь.
— Ты так уверен в этом?
— На сто процентов, — категорично заявил Штефан и вздохнул. — И что мы будем делать теперь? Вцепимся друг другу в горло или все-таки попытаемся найти какой-то выход из сложившейся ситуации?
— Я не в состоянии решить проблему, если я не знаю, в чем она состоит! — раздраженно проговорил Роберт. — Как я могу вас защитить, если толком не понимаю, от кого или от чего?
Что мог на это ответить Штефан? Он и сам мало что понимал. Во всяком случае, слишком мало для того, чтобы принять какое-либо осознанное решение.
— Происходящее имеет какое-то отношение к Еве? — неожиданно спросил Роберт. — Все эти события начались после того, как вы привезли ее сюда, ведь так? Вы украли у кого-то ребенка и этот кто-то теперь явился сюда, чтобы забрать его обратно?
Штефан подумал, что Роберт очень близок к истине. Пусть даже он и представлял все совсем иначе, но все же был опасно близок к разгадке.
— А если даже и так? Ты что, велишь своей сестре отвезти Еву обратно? — спросил Штефан.
Роберт пристально посмотрел на Штефана. Он смотрел на него долго — секунд пять, а то и десять. Внутренние часы Штефана даже сбились со счету. Штефан произнес последнюю фразу машинально, не попытавшись, как сделал бы на его месте Роберт, предварительно подобрать наиболее подходящие слова.
Тем не менее эта фраза буквально сразила Роберта. В его взгляде что-то погасло — очень быстро и, пожалуй, необратимо. Штефану даже показалось, что оно, наверное, уже никогда не появится снова. Руки Роберта начали дрожать, да и вообще казалось, что в нем что-то… сломалось.
Роберт медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, повернулся, подошел к находившемуся в пяти шагах от письменного стола бару и взял с полки какую-то бутылку. Штефан внимательно наблюдал за ним. Руки Роберта уже перестали дрожать. Когда он снова повернулся к Штефану и посмотрел на него, он держал стакан в руке твердо, а поверхность налитой в него жидкости была ровной, как стекло.
— Ты так ничего и не понял, — сказал он.
— Что я не понял?
Роберт сделал глоток из стакана. Там был коньяк, причем довольно хороший. Штефан редко пил спиртное, однако он почувствовал аромат коньяка сразу после того, как Роберт открыл бутылку. Теперь назойливый запах коньяка распространился по всей комнате с такой интенсивностью, что Штефану стало противно. Его сверхчувствительное восприятие окружающего мира имело, похоже, не одни лишь преимущества.
Роберт, сделав шаг, остановился и указал рукой, державшей стакан, на стоявший у окна небольшой диван:
— Садись.
Штефан повиновался. Он почувствовал, даже немного удивившись этому, очень большое облегчение от того, что наконец-то мог присесть. Его нога в течение последнего получаса постепенно перестала болеть, однако позвоночник, казалось, мог вот-вот развалиться на составные части. Что бы сейчас ни происходило с ним и Ребеккой — это было уже не просто усталостью. Когда он опустился на обитый мягкой кожей диван, желание закрыть глаза и расслабиться оказалось просто непреодолимым.
Шорох кожи и шелест шелка подсказали ему, что Роберт опустился в одно из стоявших напротив тяжелых кресел. Это могло показаться невероятным, но Штефан отчетливо слышал, как терся коньяк о стенки стакана в руке Роберта.
Огромным усилием воли Штефан снова открыл глаза и посмотрел на шурина. То, что он увидел, сильно его удивило. Быть может, он впервые в жизни видел лицо настоящего Роберта, а не одну из его бесчисленных масок, которые он надевал так часто, что, наверное, уже и сам не знал, как в действительности выглядит его лицо. Перед Штефаном сидел очень уязвимый и очень уставший человек.
— Ты и в самом деле не понимаешь, о чем я говорю, да? — спросил Роберт. — Ты думаешь, что это всего лишь ребенок, который стал новой игрушкой для Ребекки.
— Глупости! — воскликнул Штефан. — Я прекрасно знаю…
— Ты ничего не знаешь! — перебил его Роберт.
Казалось, что он почти прокричал эту фразу, хотя его голос при этом стал громче.
Эта вспышка гнева удивила Штефана, хотя и не вызвала у него соответствующей реакции. Возможно, он почувствовал, что гнев Роберта сейчас направлен не на него. Точнее, главным образом не на него. Просто Штефан в данный момент оказался единственным человеком, на котором Роберт мог хоть как-то сорвать злость, однако на самом деле он злился не на Штефана. Наверное, даже вообще ни на кого конкретно. Роберт, по-видимому, был просто очень недоволен своей судьбой, и, скорее всего, уже давным-давно. К сожалению, у судьбы нет ни лица, ни имени, ни каких-либо слабых мест, чтобы можно было обрушиться на нее в порыве гнева.
Роберт поднял свой стакан и осушил его одним глотком.
— Ты ничего не знаешь, — повторил он, как будто это была молитва, которую нужно было твердить снова и снова для того, чтобы она наконец-то дала успокоение. — Ни-че-го.
Штефан промолчал. Что бы он сейчас ни сказал — все было бы впустую. Роберт не хотел его слушать. Ему надо было выговориться.
— Вспомни ту аварию, — продолжил Роберт. — Мне кажется, что ты так до конца и не понял, что в результате той аварии случилось с твоей женой.
Он сказал «с твоей женой», а не «с Ребеккой» или «моей сестрой», как будто пытался возложить на Штефана всю ответственность за ту давнюю трагедию. Штефан с удивлением подумал, что, наверное, в этом и заключалась причина его откровенно неприязненного отношения к Роберту в течение всех лет их знакомства. Подобное объяснение казалось настолько простым, что, пожалуй, и было единственно правильным. Вероятно, Роберт искренне считал, что Штефан так и не ощутил в надлежащей мере ответственности за то, что произошло с Ребеккой.
Тем не менее он сказал с упреком:
— Ты прекрасно знаешь, что это не так. Я две недели просидел возле ее кровати в больнице…
— Может, ты и пистолет из ее рук выхватил? — В словах Роберта звучала ирония.
Штефан удивленно уставился на своего шурина.
— Не очень подходящий момент, чтобы тебе об этом рассказывать, — сказал Роберт после небольшой паузы. Затем он горько рассмеялся. — Впрочем, любой момент был бы неподходящим. Я не хотел, чтобы ты знал об этом, хотя, наверное, это было неправильно.
— О чем ты не хотел мне рассказывать? — спросил Штефан.
