– Да насрать мне на музыку, – рыдала
девочка, – я поменять хотела плеер на Барби. Я на куклу полгода собираю, и
никак. А маманька не дает. Говорит, за те деньги, что дурацкая куклешка стоит,
месяц жрать можно да Борьке молоко покупать. Ему все, а мне ничего!
– Борька кто?
– Брат, младший, год ему.
– А тебе?
– Семь.
– Сколько же стоит Барби?
– Четыреста пятьдесят с платьем, –
шмыгнула малышка носом и замолчала.
– Ну ты вчера триста рублей получила, а
сегодня сто, совсем чуть осталось!
Девочка повозила носком туфельки по песку и
ответила:
– Ленке дала деньги-то!
– Кому?
– Подружке своей, Ленке!
– Зачем?
– А у ней из родителей одна бабка,
ругается и дерется все время. Она Ленку в Москву отправляет, на Киевский вокзал
воровать. Ленка боится чужое брать и просто милостыню клянчит; если мало
приносит, бабка ее палкой лупит, у Ленки все ноги в дырках да синяках. Она
вчера только одну десятку насобирала и в кустах ревела, боялась домой идти, ну
я и подумала… – Девочка помолчала, потом закончила: – Большая уже в куклы-то
лялькаться, вот рожу своих деток от богатого, накуплю им всего и буду с ними
играть. Больно Ленку жалко, маленькая она, шесть лет всего.
Этого я уже не могла вынести:
– А ну показывай, где твоя Барби!
– Вон, в ларьке!
Мы быстро пошли вперед и уперлись в лоток,
заставленный игрушками.
– Ну, чего, опять приценяться
пришла? – спросил продавец.
Я быстро спросила:
– Какая кукла больше всего тебе по
сердцу?
– Блондинка, в красном платье, –
шепнула девочка.
– Пожалуйста, – попросила я
торговца, – у меня тысяча рублей. Дайте нам вот эту Барби и всего к ней в
придачу, ну вот мебель за сто пятьдесят, холл с креслами, потом спальню за
двести, ванну, туалет…
– Домик не хотите со всем
содержимым? – улыбнулся парень. – Там два этажа, кухня, спальня,
гостиная, ванная, туалет, с мебелью, посудой и даже домашними животными. Наши
делать стали, завод «Огонек», по виду от американского не отличить.
– И сколько такой?
– Семьсот рублей.
Я быстро сложила семьсот и четыреста
пятьдесят.
– С удовольствием бы взяла, но полтинника
не хватает!
– Уступлю, так и быть, – продолжал
улыбаться парень, – а то эта девица полгода ходит и глядит, прямо сердце
разрывается, но не могу же я товар просто так отдать!
Он снял с витрины две коробки, одну большую,
похожую на чемодан, другую поменьше, и вручил девочке:
– Владей.
Ребенок прижал к груди подарки. Я вытащила из
сумки бумажку и написала свой телефон.
– На, меня зовут Евлампия. Если мама
спросит, где взяла, скажешь, что я купила, а если не поверит, пусть позвонит.
Девочка кивнула, я пошла в сторону платформы.
– Тетенька, – раздалось сзади.
Я обернулась. Ребенок протягивал узенькую
ладошку.
– Меня зовут Фрося!
– Как? – переспросила я, чувствуя,
что ноги дрожат в коленях. – Как?
– Фрося, Ефросинья, – повторила девочка, –
имя такое есть, старинное, я одна во дворе с ним. Вы теперь мой друг, ежели
чего, к дому подходите и крикните: «Фрося», я выйду и все для вас сделаю.
Хорошо?
Не в силах произнести ни слова, я кивнула.
Фрося пошла в горку. Большая коробка била ее по худеньким, исцарапанным ногам.
Внезапно показалось, что это я бреду вверх, прижимая к груди упаковку с куклой.
Стараясь не разрыдаться, я пошла через площадь
к булочной, возле которой виднелась телефонная будка, надо позвонить в милицию.
Домой я явилась совершенно разбитая и рухнула
на кровать прямо в тапках. Лиза и Кирюшка где-то бегали, мопсихи мирно спали в
кресле. Рейчел глядела в окно. У нашей стаффордширихи это главное развлечение.
Люди смотрят телевизор, а она наблюдает за улицей. Впрочем, у Пингвы тоже есть
любимое зрелище. Стоит только включить стиральную машину, кошка моментально
прилетает в ванную и садится у круглого, прозрачного окошка в дверце. Сидеть
так Пингва может часами, наблюдая за вертящимся бельем. Наверное, ее
гипнотизирует мерное мелькание цветных тканей.
– Гав, – буркнула Рейчел.
– Фу, перестань, – велела я.
– Гав, – настаивала терьерица.
– Прекрати!
– Гав, – не успокаивалась собака,
бешено крутя хвостом. Потом она соскочила с дивана и подлетела к двери. Я со
вздохом села, так, кто-то идет!
Раздалось шуршание, и в гостиную вплыл
гигантский мешок с собачьим кормом. При виде знакомой упаковки собаки начали
восторженно лаять и размахивать хвостами.
– Эй, нет, погодите, – послышался
голос Володи Костина.
Красное лицо майора выглянуло из-за пакета.
– Куда складывать?
– Тащи в кладовку, – велела я.
Отдуваясь, майор бросил набитый мешок и вытер
потный лоб.
– Жара, жуть, помесь Африки с Австралией.
– Спасибо тебе, – проникновенно
сказала я, – а то как раз вчера я подумала, что собачьи харчи
заканчиваются, честно говорю, решила купить мешочек на пять кило.
– Пятьдесят килограммов дешевле
получается, – ответил приятель, – еще совочек дали в подарок,
красненький.
– Мне столько не дотащить!
– Ясное дело, поэтому я и привез. Пятый
день в багажнике корм вожу, только сегодня случай вышел.
– Какой?
– Да так, – не захотел ничего
рассказывать майор, – по делу приезжали.
Ребята с арестованными уехали, а я к тебе
ненадолго.
– Ты арестовал кого-то в Алябьеве?
– Ну не я, а…
– Погоди, – перебила его я, –
кого?
– Какая разница!
Я рассмеялась:
– Нечего тень на плетень наводить. Пойду
вечером в местный магазин и все узнаю от продавщицы Сони, у нее муж здешний
участковый.
Володя вздохнул:
