Волк лежал как черная глыба. Желтые огоньки иногда исчезали,
я думал, что гордый волк заснул, обессилев, но через некоторое время чувствовал
вопрошающий взор.
– Спи, – сказал я наконец. – Сегодня я на
страже.
С дерева донеслось гнусавое:
– Спите оба! Мне сверху видно все, ты так и знай.
Выступать нам на рассвете!
Я смолчал, а волк рыкнул:
– Почему это нам?
– Потому что герои всегда дрыхнут аж до восхода
солнца, – донеслось из темноты над головами. – Сонная болезнь у них,
что ли? А ты, черный, спи, спи... Мы тебя не берем, понял?
Волк зарычал, задвигался. Я, опасаясь, что попытается
подпрыгнуть до низкой ветки, раны откроются, вмешался:
– Может быть, хоть здесь не будут решать за меня, как
мне жить?
На ветке затихло, а волк снова превратился в темную глыбу. Я
наконец лег у костра, земля теплая, но твердая, даже варварские глыбы мышц не
очень-то располагают нежиться вот так: без перины, подушек, одеяла, ночника...
В лицо и поджатые колени жгло, как будто я приблизился к
экзосфете Солнца, зато в спину тянуло абсолютным нулем. Я подвигался, собрался
в ком, приняв позу эмбриона, только что палец не сунул в рот, волк и ворон
могут счесть позу недостаточно героичной, тепло наконец-то с астрономической
неспешностью двинулось изнутри к конечностям.
Глава 13
Красные и багровые рубины загадочно мерцали. Изнутри шел
пурпурное сияние, Самые крупные были с кулак, а мелочи – с орех, не меньше двух
десятков. Я испуганно таращил сонные глаза, драгоценные камни то расплывались,
то наливались резкостью. Наконец я ощутил как задубела от ночного холода спина,
бок и бедро ноют от чересчур твердой постели, и лишь тогда драгоценные камни
превратились в обыкновенные догорающие угли, кое-где уже подернутые серым
пеплом.
Повернувшись, я стискивал зубы, чтобы не застонать, но все
равно наткнулся на взгляд желтых глаз. Волк лежал на том же месте, слипшаяся на
спине шерсть засохла как гребень, но на лапах и брюхе казалась опрятной, словно
искупался ночью. Или тщательно вылизал. Мне он показался исхудавшим за ночь,
изможденным, но когда потянулся, я видел, что кости и даже жилы целы. Зарычал
от боли только однажды, но все-таки с прилипшим к спине брюхом обошел костер со
всех сторон, понюхал воздух.
С ветки каркнуло:
– Доблестный герой! Вон там, за боярышником, пасется
молодой олень. Стоит тебе пустить всего лишь одну стрелу... а я видел с какой
силой ты бьешь... ха-ха!... прости, это нервное... то нам троим будет неплохой
завтрак.
Мороз пробежал по мне, забрался во внутренности. Я
отшатнулся:
– Ни за что!.. А если мечом?
Ворон повернул голову, посмотрел на меня поочередно правым,
затем левым, переспросил неверяще:
– Мечом?.. Оленя? Простого оленя?
– Но это ж не рыбу ножом, – огрызнулся я.
– Разве ты бегаешь быстрее оленя? – спросил ворон
с сомнением. – Сложение у тебя не бегунье. У бегуна ноги в голени аки дубы
в тумане, а тебя вроде червяка в большом мешке. Но даже если догонишь и
зарубишь, как нести обратно... Но зато красиво: герой возвращается с оленем на
плечах, гордо бросает у костра...
Волк прорычал утомленно:
– Мой доблестный друг... ты просто забыл, что в твоей
седельной сумке пара перчаток для стрельбы из лука.
В злом гарчании почудилась скрытая насмешка. Я нахмурился,
но сунул руку в сумку. Пальцы наткнулись на гладкую кожу, а когда вытащил,
удивленно уставился на перчатки из толстой кожи. Черт, это же так просто!
Почему никто не предупредил?
Олень вскинул голову, когда кусты подо мной затрещали как
падающие деревья под горной лавиной. Я торопливо пустил стрелу. Хотя прицелился
плохо, стрела пошла прямо, даже, как мне на миг почудилось, слегка поправила
курс, наверное, по влиянием ветра. Олень стоял как дурак, железное острие с
легким хлопком вошло под левую лопатку. Я успел увидеть как древко утонуло
почти по перо, олень тут же упал на спину, красиво забился в предсмертных
корчах.
Мясо жарили в настороженном молчании. Ворон перелетал с
ветки на ветку, подавал бесполезные советы как лучше жарить, но ниже опуститься
не решался, волк следил за ним неотрывно, хотя вроде бы поглядывал на жаркое.
Я сразу вырезал печень, бросил волку, там больше всего крововосстанавливающих...
так их там, словом, веществ и свойств. Пока он жадно рвал и глотал куски
целиком, я под руководством ворона насаживал неумело освежеванного оленя на
длинную палку, укрепил на рогатинах, подбросил веток в костре, а ворон тут же
каркнул:
– Доблестный герой, видать, забыл... что он не пытать
оленя собрался, а жарить! Дымом пропахнет! Обгорит, обуглится, а внутри даже не
разогреется!.. На жару надо, на жару! На угольях... Эх, варварство... Нет,
дикари – это дикари-с.
Пахло все равно заманчиво, но когда я начал резать
зажаренное мясо, под обгорелой коркой в самом деле оказалась сырая,
кровоточащая масса. Я положил перед мордой волка, хотя видел по желтым глазам,
что хоть и хыщник, но волчара тоже предпочел бы жареное. Сам выгрызал серединку,
что поджарилась, но не сгорела.
Волк с треском грыз кости, добывал сладкий костный мозг,
ворон наконец слетел на землю и, усевшись на брошенную неподалеку оленью
голову, мощно долбил клювом. Чавкало, хлюпало. Я только покосился в ту сторону,
в желудке сжалось в спазме, невольно представил как такие же клювы долбят глаза
павшим героям.
Я свистнул Рогачу, тот прибежал уже оседланный, веселый,
отоспавшийся и сытый. Стремена весело позвякивали, конские ноги по самое брюхо
казались потемневшими от выпавшей за ночи росы.
Спиной я чувствовал как за мной наблюдают две пары
настороженных глаз. Громко и неприятно прозвучал хриплый каркающий голос:
– Герою нужен умный спутник! А не такой, что сожрет его
коня.
А в ответ злобный рык:
– Герою нужен отважный спутник! Зачем ему трус?
– Он сам отважный, – прокаркал ворон. – Зачем
два отважных? Чтобы спорили кто отважнее?.. Зато нужно, чтобы кто-то один был
умным.
Я хмуро запихивал в седельную сумку одеяло. Конечно, герою
нельзя был умным – пропадет обаяние. Умный – это подозрительно, занудно,
зевотно. Ворон готов мученически взять это на себя, умные всегда все принимают
на свой счет, страдают за всех. Он умный, я – отважный, все по справедливости.
– Если доблестный герой намеревается идти прямо, –
предупредил волк, – то там цветочная поляна... опасная поляна.
– Ядовитые цветы? – буркнул я через плечо. –
Бред, вымысел. Они бы вымерли! Без опыления.
– Хуже, – сказал волк. – Там половина
созревает, а другая половина уже готова... Если пойдешь прямо или хотя бы
вблизи, то получишь с десяток иголок с семенами, что бьют без промаха на
двенадцать шагов.
