– Пошел вон, дерьмо серое!..
Вожак слегка сгорбился, поджал хвост и пошел быстрее. Мои
пальцы соскользнули с рукояти ножа. Конь храпнул свободнее, прибавил шаг, и мы
все трое помчались навстречу утренней заре, а волки серыми холмиками двигались
по густой траве, и казалось, что по зеленому морю в самом деле плывут серые
комья этого самого серого, уже подсохшего.
Глава 14
Единорог несся как пущенная гигантской катапультой глыба.
Рядом скользил как темное облачко волк, а мне чудилось, что все мы летим низко
над землей. Внизу под конским брюхом земля сперва мелькала как пестрое полотно,
потом превратилось в нечто слегка подрагивающее как студень, а мы все трое
неслись в этом призрачном нереальном мире, когда возникающий на горизонте лес
через несколько мгновений обтекал нас со всех сторон, горы быстро укрупнялись и
проплывали как корабли с высокими трубами по обе стороны.
Первым сдался ворон, я ощутил толчок в плечо, в перевязь
вонзило когти хрипящее, задыхающееся, опустилось как тесто, вжимаясь в плечо,
чтобы ветром не сбросило, прокаркало:
– Мой лорд... Мне чуется... тебе пора изволить...
Я прокричал через встречный ветер:
– Чего изволить?
– Потрапезовать... Дав и твоему благородному
роголобу... или роголобцу.
– Ага, – крикнул я. – А ты пристроишься так
уж, вынужденно?
– А что мне одному остается?
Единорог начал замедлять бег, когда на горизонте возникла
небольшая роща, а через несколько мгновений мы уже въезжали под сень высоких
раскидистых деревьев. С высоты седла я углядел ручей, а волк первым плюхнулся
на бережок, долго и шумно лакал.
Ворон перелетел на самую низкую ветку, та наклонилась еще
ниже, угрожающе потрескивала, а он свесил голову и всматривался в траву:
– А чем бы нам отобедать?.. Кузнечики всякие скачут...
их пусть волк ловит и ест, он и с ними вряд ли справится... а нам с лордом
чего-нибудь бы посущественнее... Эй ты, серость лесная! Ты бы сбегал олешка задрал!
Волк лакал, не отрываясь еще долго, а когда вскинул голову,
в желтых глазах была ярость:
– Я олешка задеру... Но если ты, пернатое, приблизишься
к нему, тебе и кузнечиков жрать больше не придется!
Ворон каркнул обидчиво:
– Уж и пошутить низзя!.. У тебя, серость, только одна
извилина, да и та снаружи.
– Сердце, – прорычал волк. – Главное –
сердце! Благородное сердце ведет и зовет, а всякие там извилины только в
услужении.
Единорог уже вломился в заросли, мощная пасть заглатывала
сочные листья вместе с ветками. Стоял хруст, птичьи крики, хруст яичной
скорлупы, треск орехов. Я прошелся по поляне, выбирая для костра место, вытащил
кремень и огниво.
От первого же удара искры посыпались как из-под точильного
станка. На земле вспыхнули мелкие короткие дымки, сразу в трех местах
затрепетали крохотные язычки огня. Спохватившись, что не собрал сухой травы,
щепок и веточек, я бросился вслед за единорогом, собрал сушняку, а когда
наконец вернулся, огоньки терпеливо горели все там же на голой земле, а получив
подкормку, которую уже и не ждали, вгрызлись в ветки как молодые щенята в
сладкие кости, зарычали, пошли расщелкивать с азартом.
Волк вернулся не скоро, мы успели соорудить рогатины для
вертела. Потом сдирали кожу, пластали мясо, вынимали кости, все это называлось
странным словом «свежевали», потом долго и старательно жарили.
Несмотря на все ухищрения, мясо получилось жестковатым. Как
ни манипулировали с горящими углями, все равно корка спеклась до черноты,
обуглилась, а внутри мясо осталось сыроватым, даже выступала кровь. Волк ел с
рычанием, нахваливал, ворон раскаркался от блаженства, только я ел молча, ибо
что бы не говорили о мясе с костра на свежем воздухе, все же никакие угли не
сравнятся с электрическим грилем.
Нажравшись, слегка отдохнули, а когда ощутили себя
посвежевшими, солнце уже склонялось к темнеющему горизонту. В небе сперва
поплыли три огромные бледные луны, затем начали выступать звезды, сперва самые
крупные, затем целые звездные рои.
Волк лег рядом, в желтых глазах странно отражались пляшущие
огоньки костра. Поперечный зрачок пульсировал, попеременно суживаясь чуть ли не
до исчезновения, затем расширясь так, что захватывал все желтое пятно. Ворон
неспешно и важно расхаживал вокруг костра, деловито постукивал клювом по
обломкам костей, как будто после моих или волчьих зубов останется как капля
сладкого мозга.
Внезапно сверху с дерева раздалось хриплое карканье:
– Доблестные герои! Возьмите меня с собой, я
пригожусь...
На толстой как железнодорожный рельс ветке сидел, свесив
голову, крупный черный ворон, похожий на глыбу антрацита. Я только успел
приподнять голову, как мимо меня хлестнуло злобно-язвительное:
– Пшел вон, комок перьев!.. Дурак! Без тебя ступить
некуда!
Волк и ворон: один рычал, другой каркал, стали настолько
похожими, что я завернулся в одеяло и поспешил закрыть глаза. В бок хорошо и
надежно пригревало, эти двое уже не подерутся, в темноте видят лучше меня... по
крайней мере один из них, только который...
Утром я спрятал обрывок пергамента и больше не доставал: на
горизонте начала подниматься гора, при виде которой сердце мое тревожно
застучало. Я чувствовал как по коже пробежали легкие мурашки.
Волк унесся по росе, за ним остался темный след стряхнутых
на землю капель, ворон тоже, отоспавшись, взлетел аки орел и пошел кругами как
планер, растопырившись и благосклонно позволяя поднимать себя теплому воздуху.
Мы помчались галопом, не слишком быстрым, потому что я
насторожился при виде первого же человеческого скелета. В густой траве белел
череп, грудная клетка угрожающе топорщилась поотдаль, берцовых костей вообще не
осталось, но и по тому, что я видел, волосы встали на затылке.
Человек был, судя по всему, если не выше меня, то вровень,
грудь пошире, а череп настолько широк и с крохотными отверстиями для глаз под
выступающими навесами надбровных дуг, что я сразу ощутил всю свирепую мощь
питекантропа. Нагнувшись, я зацепил кончиками пальцев череп, но тот выскользнул
из моих пальцев, тяжелый как двухпудовая гиря. Я успел увидеть, что внутри
черепа либо пусто, либо совсем мало места для мозга. Такая кость может
выдерживать удары хоть булавой, хоть палицей, даже меч рассечет только кожу, а
дальше не разрубит. Череп не составной, как у всех людей, а литой, как у
настоящего героя, что благодаря таким уникальным данным отважно только вперед,
рубит и сокрушает, не терзаясь сомнениями, не отвлекаясь на мелкие царапины,
раны и жалкие вопли.
Зеленая трава уступила место жухлой, чахлой, а земля пошла
сухая, потрескавшаяся от зноя. Сама трава торчала мелкая и злая, с острыми или
колючими стеблями. Белые кости попадались все чаще. Сперва разбросанные,
растасканные зверьем, потом начали встречаться и цельные человеческие скелеты.
Иногда в истлевшей одежде, трижды мы встретили в доспехах. У всех троих панцири
побиты настолько, что понятно, почему на трупах: мародеры просто побрезговали
доспехами, годными после перековки разве что на подковы.
