Земля гремела под копытами. Я чувствовал, что это я скачу,
мои твердые копыта грохочут по горячей пыльной дороге, мимо меня проносятся
назад и пропадают с обоих сторон пшеничные поля, налитые тяжелым золотом зерен,
белыми хатки под соломенными крышами, это я своими копытами распугивал бредущих
с озера гусей...
Домиков становилось все меньше, поля да поля, дорога
истончилась, превращаясь почти в тропку. Вдали вырастал темный массив леса,
дремучий и мрачный.
Пастухи, неподвижные как статуи, с темными бурками до земли,
провожали нас глазами, но не двигались с места, даже не кланялись. Их собаки,
огромные лохматые псы, тоже поворачивались и смотрели нам вслед не по-собачьи
внимательно.
Дорожка вела мимо огороженного толстыми жердями загона для
скота, потом уже не дорожка, а тропка пошла наискось к лесу. В загоне толпились
овцы, доносился запах раскаленного железа, мерно бил молот, часто перестукивали
молоточки, слышалось блеянье.
Из ближнего к нам угла несся равномерный костяной звук.
Круторогие бараны, разбегались, примеривались, с разбега сшибались в поединке.
Мощный стук, подобный короткому удару грома, разносился далеко за пределы
двора. Молодые овцы стояли в сторонке и внимательно наблюдали за турниром,
чтобы достаться сильнейшему.
Этот затихающие удары еще долго стучали по ушам вдогонку, а
ветерок донес запах паленой кости, словно могучие удары высекали снопы искр.
Тропка вильнула, страшась приближаться к темной дубраве, пошла опасливо в
сторонке, повторяя изгибами каждый выступ леса.
Темный массив медленно поворачивался, открывая широкий
простор. Вдали как стадо гусей вокруг пруда толпился празднично одетый народ. В
середине открылось утоптанное поле, там что-то копошилось, но мы издали видели
только радостно возбужденные толпы, что собрались вокруг поля и наблюдали за
происходящим кто стоя, кто сидя на лавках, а на самом лучшем месте пламенел
красный шелковый навес от солнца, где в окружении молодых и красивых женщин
сидел сам король, князь или войт.
С поля доносился равномерный металлический звук. Когда мы
въехали на пригорок, глазу открылось хорошо утоптанное ровное место, где
добротно вооруженные рыцари разъезжались, примеривались и с разбега сшибались в
поединке. Мощный звук, подобный короткому удару грома разносился далеко за
пределы турнирного поля. Молодые дамы наблюдали за поединком внимательно и
восторженно, взвизгивали при каждом удачном ударе, оценивающе осматривали
могучие фигуры бойцов, раздевали и щупали взглядами, прикидывая, кто же выйдет
сильнейшим, и кого изберет дамой сердца официально, а остальных будет
употреблять иначе.
Я чувствовал как мое тело вздувает буграми и распускает
мышцы при каждом ударе, руки дергаются, словно это я там скачу, рублю,
низвергаю, сбиваю конем, тычу копьем в щит противника и замахиваюсь над
поверженным мизерикордией.
Сзади раздался сильный звучный голос:
– Как насчет испытать свое умение?
Кавалькада принцессы взобралась на холм, все на ходу
выворачивали головы в сторону турнирного поля, тоже рассматривали оценивающе,
щупали взглядами, только герцог смотрел с вызовом на меня.
Вместе шляпы с павлиньими перьями на его голове теперь
блистал позолоченный шлем великого Александра Македонского, которого на Востоке
звали Искандером Зулькарнайлом, в переводе для малограмотных – Двурогим, и
изображали с бараньими рогами. У этого тоже рога смотрелись по бокам шлема
красиво: толстые, свернутые в кольцо, рифленые, с тонкими как мышиные хвосты
кончиками.
– Да что-то не хочется, – пробормотал я. Грудь моя
слегка опала, бараньи инстинкты завизжали, придавленные ребрами, но я расслабил
горы мышц еще как мог, и внутри вспикнуло, затихло. Кровавая пелена сползла с
моих глаз, я смотрел на герцога, принцессу и придворных с каменным лицом,
которое пусть истолкуют как тупое, как варварское, да как хотят, чтобы
Он довольно хохотнул, многозначительно посмотрел на
принцессу. Оба обменялись понимающими взглядами. Он толкнул коня, проехали
красивые и надменные, обливая меня водопадами презрения.
Воевода недовольно хрюкнул. Я перехватил его укоризненный
взгляд. Старый воин все еще не понимает, почему я не дам в рыло этому знатному
отпрыску.
Навстречу по пыльной выжженной солнцем дороге сиротливо
брела крохотная девчушка. На детских ножках шлепали огромные стоптанные башмаки
с чужой ноги, из прорехи выглядывал грязный палец. Недетски серьезные глаза
печально и с немым укором взглянули исподлобья. В груди у меня перевернулось. Я
приготовился соскочить на землю, схватить милого ребенка на руки, согреть,
взять с собой на коня, увезти куда-нибудь в тепло, накормить...
Воевода сказал предостерегающе:
– Нет.
– Почему? – не понял я.
– Рано.
– Как же рано, – пробормотал я. – Она ж вся
покрыта пылью... И не ела уже дня два... Бедный ребенок...
– Если хочешь спасти, – буркнул он с равнодушием
прошедшего по жизни человека, который видел как горят города, чума сжирает
население с тысячами подобных сироток, знает как эти детишки мрут при каждом
недороде, засухе, в половодье, – то дождись зимы.
– Зимы? – ахнул я.
– Да. Самых лютых морозов.
– Она ж не доживет до зимы!
– Доживет! – сказал он равнодушно. – Ей
предначертано замерзать в сугробе под окном богатого дома, по ту сторону
которого в тепле вокруг елки танцуют сытые и нарядно одетые дети богатых родителей...
Девочку миновала наших коней, конец огромного платка
волочился по земле, оставляя в пыли след, словно проползла худая змея.
– Рождественская сиротка, – пробормотал я. –
Бедный ребенок...
– Бедные дети, – согласился он равнодушно.
В той сторону, куда он вперил взор, по дороге шла точно
такая же сиротка, только платок на ней был совсем серый, потерявший цвет, но с
такими же дырками. А дальше угадывались их целые стайки, группки,
По обе стороны дороги стояли стены темного как ночь леса, а
еще чаще дорожка вовсе ныряла в такие чащи, что приходилось ехать по одному.
Лучники держали стрелы наготове, а мужчины не выпускали из рук мечей. Из темной
чащи то ли дело доносился рев туров и зубров, словно под землей гремел тяжелый
гром, из кустов сверкали глаза волков и неведомых зверей. Воевода все
напоминал, что опаснее волков и странствующих отрядов орков вольные рыцари, чьи
небольшие замки высятся то здесь, то там, с высоты холмов как орлы наблюдали за
окрестностями. Правда, во время последней войны артане с их доблестным королем
Додоном разрушили большую часть этих крепостей, но за всем не уследишь, а
достаточно сильные разбойники заново отстраивали эти замки. В этих краях
путникам всегда надо быть начеку, а после заката солнца, так и вовсе в этих
краях устраивались на ночлег в кольчуге и не выпуская из рук оружия.
