– Он только что признался, что вовсе не убивал
Низвергателя!
Герцог хмыкнул, я перехватил странный взгляд, который он
бросил в мою сторону.
– Я тоже не верил этим слухам, – сказал он
довольно. – Разве что в спину, а то и вовсе сонного...
Мой конь ржанул и пошел вперед лихим наметом. Я не состою у
них на службе, просить позволения удалиться не обязан. Раньше бы обиделся,
вспылил, исходил бы бессильной злостью, но с такими глыбами мышц чувствуешь
себя странно защищенным даже от оскорблений. Говорят же, что самые злобные
собаки – мелкие, а всякие там гиганты сенбернары – одно добродушие.
Волк сидел впереди на тропке, довольный как крокодил,
утащивший антилопу, а на ветке сверху нахохлилось черное порождение ночи.
Ветка, несмотря на толщину оглобли, заметно прогнулась и потрескивала. У волка
из раскрытой пасти капнула красная капелька, Не глядя, он подхватил языком, в
желтых глазах были насмешка и благожелательная сытость напополам с неосознанным
превосходством.
–Ну как? – спросил он, когда мы приблизились.
Конь попытался достать его копытом, волк с готовностью
показал клыки, и конь передумал. Или отложил для более удобного случая.
– Меняемся? – предложил я.
Шерсть на спине волка поднялась как у дикобраза иглы:
– Ни за каких зайцев!.. Вы уже мимо трех хороших ручьев
проехали, не заметили. А это пернатое в одном даже рыбешку поймало. Правда,
дохлую. Кверху пузом плавала.
Ворон даже не соизволил ответить, тяжелый и сытый. Когтистые
лапы с такой силой обхватили ветку, что оттуда срывались прозрачные капли. На
когтях прилипли крохотные волоконца, при виде которых у меня тоже поднялась
шерсть на спине. Я бы их назвал, скорее, остатками человечины, чем рыбятины.
– Где следующий? – спросил я.
Волк оживился:
– Ты о добыче?
– Ручей где?
Волк повернул голову. В двух полетах стрелы особнячком
красовалась роща с кудрявыми, неправдоподобно красивыми, как нарисованными,
деревьями. Солнечные лучи пронизывали ее наискось, кроны искрились как
усыпанные изумрудными камешками, а между стволов угадывалась тень, прохлада.
– Ладно, – согласился я. – Раз уж вы так
устали... Привал на ночь. Можете не убегать далеко, вы мои спутники.
Волк даже попятился, а ворон буркнул:
– Ты сам еще откаркайся! Скоро заклюют.
– С чего ты взял?
– Мне сверху видно все...
Сзади послышался настигающий стук копыт. Волк отступил еще,
прорычал:
– Мы лучше поохотимся... Только разошлись!. Поговорим
после.
– Всегда после... – проворчал ворон с неохотой.
Однако оттолкнулся от ветки, та затрещала и пошла к земле,
но ком ночи уже снялся в воздух, пошел в сторону леса, тяжелый как цементовоз.
Стук копыт сменился шагом, сиплый голос воеводы, чем-то похожий на волчий,
проревел за моей спиной:
– Ишь, зверюки... Я такого толстого кабана с крыльями
отродясь не видел.
С ним были принцесса и герцог, в трех шагах остановилась стража.
Принцесса капризно наморщила носик:
– Он с ними разговаривал?
– А что удивительного? – ответил за меня
герцог. – Все животные понимают друг друга.
Воевода нахмурился, старый вояка опасается ссор в походе, но
я только выпрямился, раздвинул плечи и улыбнулся широко и по-варварски
беспечно. Когда такой торс, такая грудь как в латах, а зубы белые и ровные, то
лучше просто пошевелить плечами, а рот открывать пошире, тем самые напоминая,
что у герцога зубы-то серые и кривые.
– Да, – ответил я воеводе, игнорируя
остальных. – Мы такие животистые! Зато с нами едут натуры настолько
возвышенные, настолько одухотворенные... Что, наверное, и за кусты никогда не
ходят, а если и ходят, то листья выбирают пошире и помягче.
Воевода в недоумении вытаращил глаза, перевел взгляд на
одухотворенные натуры, звучно хлопнул себя по лбу:
– Привал!.. Коней не расседлывать!
Я простер длань, чувствуя что похож на того на коне, что на
площади Скобелева:
– Вот в той роще прохлада.
– А тут что, не прохлада?
– Там родник, – добавил я.
Стражи по мановению руки воеводы галопом помчались в рощу.
Мы ехали следом неспешно, а когда там повыгоняли даже зайцев и ежей из засады,
вступили и сами под полог из зеленых ветвей. Воздух оказался не только
прохладнее, но и чище, с запахом свежих молодых листьев, ароматом вытекающей
смолы и даже протекшего из дупла меда, хотя самих пчел не заметили.
Пока слуги расседлывали коней, стреножили и уводили на
полянки с сочной травой, я соскочил у родника, пал на четвереньки, с
удовольствием окунул лицо в холодную струю.
Сам бурунчик выбивался из-под коней старого явора, кипел
весь белый и яростный, даже ручеек бежал быстро, зло, но уже в десятке шагов
растекался широким плесом по белому песку, а еще дальше и вовсе просачивался
обратно в землю.
Воевода к моему удивлению тоже встал на четвереньки и
напился быстро и хищно как зверь, положив рядом с собой боевой топор и малый
круглый щит. Я рассмотрел как у темного основания, откуда выбивается ключ,
пляшут золотые песчинки, вокруг родничка красивый ровный вал,
Рядом захрипело, воевода разогнулся с трудом, побагровел, а
глубокий шрам на щеке налился и набух, стал неприятным и зловещим. Перехватив
мой взгляд, буркнул:
– Сам знаю, что старею... Это мой последний поход.
– Почему?
Он небрежно смахнул широкой мозолистой ладонью капли воды с
лица:
– Да так... Хотели в городе оставить вовсе. Стар, мол.
Негоден к службе. Приставили было за конями ходить. Даже не старшим конюхом, а
так... в помощниках. Еле-еле... Чуть не на коленях упросил.
Лицо его было угрюмым, но через миг стало жестким и
подозрительным, перед варваром распустился, уже без кряхтения поднялся на ноги,
только зубы сцепил, здоровенный как старый матерый медведь, видавший и зверей,
и собак и летающих драконов.
Здесь на широкой поляне, на головами зеленый полог из
листьев сменился чистым голубым небом, а солнце светилось все такое же красное,
раскаленное, но уже не как слиток железа, а как потная спина натрудившегося в
битвах героя.
Над вершинами шумно хлопали крылья ворон, слышалось хриплое
карканье. Иногда вершинки вздрагивали, их раскачивало, это пролетал настоящий
ворон, которых Творец создал первыми из птиц, оттого и самые мудрые, под
деревьями часто шуршала опавшая листва под лапами перебегающих открытые места
зайцев. Рыжие белки как живые языки пламени спешно носились по толстым стволам,
спеша собрать орешки.
