Иногда он останавливался и вслушивался в звуки, однако я
всегда двигался перебежками от куста к кусту, затаивался, меня могли углядеть
только белки с дерева.
Наконец, когда мы оказались в дремучей чаще, он воровато
оглянулся, сунул руку за пазуху. Я невольно поднял ладонь к плечу. Кончики
пальцев коснулись холодной шишки на рукояти. Мне пришлось сделать усилие, чтобы
не выдернуть оружие и не скакнуть с диким воем на явного предателя.
Человек осторожно вытащил из-за пазухи нечто белое. Оно
высвободило одно крыло, я с запозданием узнал голубя. Шпион ласково поцеловал
голубя, погладил по голове пальцем и рывком швырнул в небо. Голубь бесшумно
залопотал крыльями, настоящая шпионская птица, а я застыл с наполовину
вытащенным мечом: с одной сторону – добрый, птичку в клювик чмокнул, с другой –
голуби есть крысы с крыльями, ту же заразу разносят... Что шпион, уже не думал
как-то, воевода убедил, что все профессии хороши. А если учесть, что для одних
– шпиЇн, для других – разведчик, а вор, к примеру, везде вор, то и вовсе
расколебаешься...
Вдруг он оглянулся, наши взгляды скрестились со звоном
булатных мечей. Очень медленно, не сводя с меня взора, он красивым жестом
отбросил полу длинного плаща, как ковбой, высвобождающий рукоять кольта. Я так
же неспешно поднял руку и взялся за рукоять меча.
В его глазах мелькнуло нечто вроде удивления. Тем же жестом
вытащил у
– Что-то вроде инбридинга, – понял я. – Или
имплантинга, не помню... А На губах появилась злая улыбка:
– Давно хотелось узнать, что из себя представляют эти
северные варвары...
– Узнаешь, – пообещал я.
Меч мой со зловещим свистом покинул ножны. Я держал его
двумя руками, чувствуя как красиво напрягаются мышцы. Танцующим шагом начал
приближаться к шпиону, потом плюнул на танец, смотреть некому, сделал пару
шагов по-простецки, зато размашистых.
Шпион процедил:
– Я забивал быков и покрепче...
– Пока я слышу только слова, – напомнил я.
Он прыгнул с того места, перелетел всю поляну, что застало
меня врасплох. Правда, прыжки хоть так, хоть через голову – клоунада и лишняя
трата сил, я все равно успел отступить, ударил мечом, но шпион ухитрился еще и
в воздухе сделать сальто. Лезвие моего меча срезало только подошвы с сапог, и
когда плюхнулся на землю в красиво-угрожающей позе, голые подошвы встали
врастопырку карикатурно нищенские, с нестрижеными ногтями и с черной каймой, а
мизинцы вообще выглядели уродцами.
– Сдавайся, – сказал я высокомерно. – Не
пристало воину... а тем более – варвару, сражаться с босоногими!
Он завизжал оскорблено, снова взвился в воздух. Я сделал шаг
в сторону. Срубить в воздухе этого скачущего клоуна проще просто простого, я
удержал меч от удара лишь потому, что как-то неловко рубить просто в
мелькнувшего человека, а не в голову, как принято, руку, как принято тоже, или
по коленям, как принято уже.
Внезапно в его левой блеснуло. Я не успел уклониться, плечо
ожгло болью. Все еще не понимал, откуда, ведь его меч в правой, я отбил его
удар с такой силой, что шпиона отшвырнуло к деревьям. Он упал на спину, красиво
перекувыркнулся и встал на ноги в угрожающей позе. В правой меч, а в левой –
невесть откуда взявшийся кинжал!
Я неверяще тронул плечо. Порез неглубокий, но кровь потекла
такой широкой полосой, что меня затрясло от испуга.
– Ты... – проговорил я глупо, – ты ранил...
меня?
Он оскалил мелкие желтые зубы, изъеденными дурными
болезнями:
– А теперь еще и убью!
– Ах ты... предатель...
– Я своему народу верен, – сообщил он гордо.
– Шпион!
– Наймит, – бросил он в ответ с чувством
полнейшего превосходства. – Подлый наемник!.. Киллер.
Я вытаращил глаза, меня затрясло в приступе священной боевой
ярости, что появляется, когда слова уже кончились. А так как у варваров их
всегда маловато, то я уже чувствуя в себе берсерка, перекинул меч в другую руку
и с удвоенной яростью бросился на мерзавца, у которого доводов оказалось
больше, чем у меня.
Он отступил чуть, затем я увидел только каскад движений. И
хотя я двигался со скоростью взбешенного кота, мой меч под его ударами звенел
как железная крыша при дожде с градом. Я едва успевал парировать удары, к тому
же у него теперь еще и кинжал, а у меня плечо в крови... от этой мысли ярости
не прибавилось, а наоборот, руки стали ватными, а ноги как из киселя.
Его бешеные глаза что-то уловили, на тонких злобных губах
зазмеилась улыбка шпиона:
– Вот теперь ты умрешь!
Он прыгнул, одновременно нанося удары мечом в голову и
кинжалом в левый бок. Я успел парировал удар его меча своим, а от смертоносного
кинжала спасения не было, блистающее как лезвие бритвы острие стремительно
неслось мне прямо в лицо, я торопливо закрылся щитом, даже не успев подумать,
откуда он взялся... какого черта, это же всего лишь простой щит, даже без
покрытия, не белый же рояль в кустах, второй удар парировал мечом и тут же
достал его ногой с поворота в челюсть.
Мерзавец как-то удержался, но стоял и мотал тупой обалдевшей
мордой, и тогда я, подпрыгнув и сцепив зубы, с лета ударил ногой уже с тройного
разворота. Опять в челюсть или вообще в морду, все равно получилось так смачно,
так сладостно, так восхитительно, словно я, отбросив предрассудки, подгреб под
себя принцессу, служанок и поставил ее рыжую лошадку.
Его отшвырнуло как резиновый мячик. Я смотрел, стараясь не
пропустить ни байта информации, когда он шарахнулся о дерево, его расплескало
на площади в шесть соток, забрызгало от корней до кроны, а потом он сполз
кровавой массой на землю, а я постоял перед ним, шевеля пальцами в приглашающем
жесте: давай еще, иди ко мне, вставай и дерись!
Но он не встал, только ворочался как кабан с содранной
заживо кожей, в нем хрипело и булькало. Я передернул плечами, словно цыганка в
танце, отвернулся и пошел к лагерю, медленно остывая от священной ярости богов.
Шпион вообще-то, обозвав меня киллером, сделал комплимент. Сейчас киллеры
окружены ореолом романтичной таинственности как в прошлом – робин гуды,
скарамуши и прочие зорры.
Воевода сидел у костра понурый, руки протянул к языкам
пламени. Похоже, его морозило после ледяной воды из родника.
– Одним меньше, – ответил я на его вопросительный
взгляд.
Он поморщился:
– Этот тот, который держал принцессе левое стремя?
– Пусть садится справа, – предложил я.
– Да справа такой же... От куявов по десять золотых в
месяц. И еще по корове в год.
Я сел рядом, руки воеводы с толстыми изуродованными
ревматизмом пальцами слегка вздрагивали.
– А коровы зачем?
