За первой выехала другая, третья, а последнюю, самую
апгрейденую, сопровождали темные всадники. Лица под капюшонами не разглядел, но
в каждом движении ощущалась зловещая мощь, усиленная нечистой магией. Темный
Портал постепенно терял сияние, то ли энергия на исходе, то ли положение планет
изменилось, наконец из гаснущей лиловизны почти выполз старый горбатый гоблин,
пустился, сильно хромая, вдогонку за войском.
Сверху движением воздуха растрепало волосы. Я инстинктивно
пригнулся, другой рукой хватаясь за меч, но справа уперся в теплый мохнатый
бок, а передо мной на землю рухнул темный сгусток мрака, в сто тысяч раз темнее
этой темной ночи. Красный глаз посмотрел хитро:
– Здорово я?
– Пошел к черту, – ответил я, чувствуя как бешено
колотится сердце. – Ты ж ворон, а не филин! Должен крыльями греметь как
электричка! А ты летучую мышь из себя строишь.
– Похоже? – спросил ворон с интересом. – А
если учесть, сколько я пережрал этой мелочи... Ну, которые с письмами пытались
вылететь из моего леса!
Волк ревниво фыркнул:
– Он не летучую мышь изображал, а сокола. Барражировал
над лесом как перехватчик. Бил сослепу все, что выпархивало. Хорошо бы на Змея
Горынича нарваться.
– Это я сослепу? – прокаркал ворон грозно.
– Перестаньте, – сказал я. Одной рукой я чесал
волку за ухом, другой – ворону. По крайней мере там, где должны быть уши. Все
мы любим, когда нас гладят и чешут. – Вы лучше скажите, кто эти зеленые?
Волки ворон переглянулись. В желтых волчьих и багровых
вороньих было одинаковое недоумение. Наконец волк прорычал:
– Орки, понятно же. Теперь везде орки. Еще гоблины,
тролли. Но то вышли орки. Какой расы – не разглядел, теперь их много. Как рас,
так и народностей, не считая племен, а их орчачьих империй... да-да, уже не
орд, а империй!.. так и вовсе как песку в пустыне.
– Черт, – сказал я невольно, – Так это,
оказывается, те самые орки. Какие яркие... Почему?
– А что не так?
– Да везде, где их встречал, они какие-то серые.
– Зеленые?
– Сказано, что зеленые, но я же вижу, что серые!
Волк посмотрел искоса, отвел взгляд:
– Ну, как понимаешь, это зависит не от орков.
Судя по его взгляду, даже тупой варвар должен понимать ясно
и четко, что... ну, что он имел в виду, но я, как и всякий житель своего мира,
так привык к разжеванной информации с экрана телевизора, газет, реклам и вообще
отовсюду, что только тупо кивнул, мол, понимаю, а сам подумал, что как-нибудь
разберусь в другой раз.
Глава 27
На стыке звездного неба и темной земли блеснула полоска
блеклого света. Очень медленно порозовело, затем небо снизу словно подожгли:
алый свет перешел в пурпурный, победно двинулся вверх по небосводу.
Звезды блекли, а крупные угли подернулись серым пеплом, настолько
легким и невесомым, что колыхался даже от взмахов моих ресниц. В глубине углей
тут же загорались пурпурные огни, там бегали искорки, огненные человечики
спешили свершить свои маленькие подвиги, затем пурпур превращался в багрянец,
тот тускнел до темнобагрового и скрывался под новым плащом из драгоценного
невесомого пепла.
Волк поднялся, шумно встряхнулся. Желтые глаза смотрели
жутковато, а когда распахнул пасть, у меня шерсть тоже зашевелилась на
загривке. Таким клыкам позавидует и тиранозавр-рекс.
– Эй ты, пернатое, – сказал он с оскорбительной
брезгливостью, – опять спишь? Ты же вчера уже спал!
Ворон пробурчал, не вытаскивая голову из-под крыла:
– Опять одно и тоже. Хотя бы разнообразил.
– Наш лорд говорит, – сказал волк
наставительно, – что если надо убедить, то не стоит искать новые доводы, а
повторяй себе старые...
Ворон наконец вытащил голову, перья взъерошенные, под крылом
не только тепло, но и влажно, надышал как в бане. Посмотрел по сторонам, все ли
спят, лишь тогда сипло каркнул:
– Вот себе и повторяй. Что, опять утро?.. Откуда они
так быстро берутся. Я еще тех голубей не усвоил.
– Мог бы не жрать всех, – сказал волк
язвительно. – Что жадность творит!.. Теперь летать тю-тю. Будешь как
кенгуру бегать.
– От кенгуры слышу!
Он прошелся вокруг костра, от обглоданных костей шарахался,
как от призраков, из черного становился чуть ли не белым. Я боялся, что от
отвращения к еде его либо вывернет наизнанку, либо впадет в летаргический сон
до полного переверения все шпионских птиц.
Верхушки деревьев зашумели под первым порывом утреннего
ветерка. Звезды гасли, небо светлело, а на востоке уже половина неба вспыхнула
пурпуром, у меня сердце начинало стучать учащенно, когда я бросал взгляд на то
великолепие.
На той стороне поляны взметнулось пламя костра. Я
приподнялся на локте, в рассвете вокруг костра уже сидят воины, распустившись
перед трудным утром душой и телом. Пламя полыхает высоко, качается, будто
старается не выпасть из костра, жжет лица. Странное ощущение, когда в спины
тянет свежаком и холодом от затаившимися как в засаде под грязными мокрыми
листьями глыб слежавшегося снега!
Волк неслышно скользнул в заросли, не любит проснувшихся
людей, когда спят – похожи на зверей, терпеть их кое-как можно, если бы только
не запах, а ворон, потоптавшись, мощно отпихнулся как прыгающий кабан, сильные
лапы подбросили его чуть ли не до вершинок деревьев, только там красиво
распростер крылья.
Прибью, подумал я раздраженно, вылезая из тучи золы, чихая и
отплевываясь. Под стартовый пень приспособил, пернатое!
Далеко-далеко в лесной чаще прозвучал рог. Я видел как
воевода насторожился. Только мы двое услышали, остальные бродили еще сонные,
нехотя собирались для долгого пути. Донесся слабый голос собак, затем ветер
унес в сторону.
Переглянувшись, вдвоем с воеводой начали перемещаться на ту
сторону поляны. Хриплый рев рога раздался ближе, а собаки лаяли громче и
неистовее, явно догоняя зверя. За деревьями прогремел тяжелый топот, словно
неслась имперская конница. Кусты затрещали, молодая сосенка содрогнулась от удара.
Тут же из-под низких ветвей, ломая их, выметнулся как катящаяся скала массивный
зубр, страшный и бородатый, с безумными глазами, опущенной для удара колодой
головы.
Через огромную валежину, которую все мы объехали бы с
робостью, зубр перемахнул с легкостью зайца, перепрыгивающего куст земляники.
Ноги подогнулись, но устоял, всхрапнул дико и бросился на опешивших, как мне
показалось, воинов у костра.
Не поднимаясь, они вдруг ощетинились копьями, уперев древка
в землю. Зубр налетел со всей дури, я услышал страшный треск, на миг решил, что
огромный зверь сломает копья как соломинки и раздавит, растопчет, но темная
туша замерла, затем я услышал треск рвущейся плоти, когда острия копий
проникают все глубже, рвут внутренности, ломают хрящи и мелкие кости, дробят
позвоночник.
