Дорога повела меня через город вдоль ряда аккуратных домов,
красивых и ухоженных, к северным воротам. Там стражи выглядели помрачнее,
оружия на них побольше, а сама стена была в оспинах от ударов таранами, тяжелых
глыб из баллист и катапульт, в черных потеках застывшей смолы.
Стражам явно не хотелось отворять ворота, но посмотрели на
меня, засопели, один вытащил, упираясь в скобы подошвами, длинный засов, другой
навалился на створки ворот. Я сидел в седле надменный как жаба после дождя,
раздувал грудь пошире, а когда стало невтерпеж показать мышцы, закинул руку за
голову и, вздувая мышцы предплечья и груди, поправил обруч, заодно любовно
коснувшись рукояти меча.
За воротами дул холодный и злой ветер. Корчма возвышалась в
двух полетах стрелы, я хорошо видел открытые ворота, туда въезжали на повозках
и верхом, Из закопченной трубы поднимался ровными кольцами синий дым, на трубе
виднелись темные комья, явно вороны, а на крыше пламенело нечто красное как
окровавленный клок мяса, даже шевелилось. Не сразу понял, что это освещенное
багровыми лучами заходящего красного гиганта гнездо аиста с самим хозяином
гнезда.
Навстречу мне двое горожан, явно супруги, одетые очень
прилично, тащили волоком упирающегося подростка. Тот орал, ревел, размазывая
слезы, жалко оглядывался на удаляющуюся корчму. Сзади шел третий, одежкой и
ликом похожий на волокомого, злорадно пинал в задницу и приговаривал:
– Тебе ж сказала маменька... ы-ых!.. что в такое место
приличным... ы-ых!.. нельзя, мать твою...
Родитель оглянулся в ужасе:
– Ромуальдик!... Разве можно такие ужасные слова?.. Где
ты услышал?
– Мимо корчмы проходил, – нашелся тот. Пнул
младшего брата в зад, добавил злорадно, – и вот от него, дорогие мои
родители!
– Ужас, – пролепетал потрясенный родитель. –
Ужас! Такой приличный ребенок!.. Из хорошей семьи... и чтоб в корчму? Будто нет
башни из слоновой кости, где ведутся неспешные беседы о форме ушей эльфов и
значении аккордов лютни Сауроура!
Чадо, которому выкручивали руки, перестало реветь и
брыкаться, волоклось уже суровое и насупленное. Ворот был разорван, открывая
чересчур широкую для ребенка из приличной семьи грудь, под глазом растекался
кровоподтек, что опять же говорило о мятежности духа, могущей привести либо на
мостик пиратского корабля, либо на пост мэра города. Глаза блестели упорством,
челюсти упорно сжаты.
Наши глаза на миг встретились. Я подмигнул, подросток
просветлел, а все окружающее, напротив, померкло, скукожилось и стало серым как
пыль на мудрых книгах.
За воротами был широкий двор с колодцем посредине, длинным
корытом, и просторной коновязью под стенами приземистого сарая. Массивный ворот
скрипел, цепь быстро наматывалась на бревно. Двое молодцев торопливо
подхватывали широкую бадью, вода плескала им на ноги. Ее быстро выливали в
корыто, цепь начинала освобождено разматываться, унося бадью на дно колодца.
У коновязи с десяток коней, отроки суетятся, подвязывают к
мордам сумки с овсом, Неспроста, мелькнуло в меня в голове. Можно бы отвести в
ясли, покормить и напоить, пока хозяин насыщается... Но даже седел не снимают!
Я слез с коня, бросил поводья в лицо набежавшего подростка.
Надеюсь, я правильно все сделал, так в американских фильмах бросают ключ от
кадиллака.
Когда направился к крыльцу, дверь с треском распахнулась. Из
красного как горящая печь зева вылетел в клубах дыма мелкий грязный человек,
красиво растопырив руки и с диким воплем.
Вместе плавного полета, как я почему-то ожидал, он грохнулся
о ступени и скатился кубарем, оставляя по всему крыльцу кровавые сопли и слюни.
Я брезгливо обошел сторонкой. Дверь еще дрожала, ударившись о стенку.
В лицо шарахнул мощный запах жареного мяса с луком и
чесноком, аромат тонкого вина и местного пива, а также запах немытых тел. Я
шагнул в горячий воздух, красный от сполохов пламени: как от огромного очага,
откуда багровые языки пытаются достать балки под сводом, так и от россыпей крупных
как валуны рубиновых углей, светящихся изнутри как драгоценные камни, что
заполнили широкий словно Темза камин.
Рядом с камином расположился очаг из неотесанных глыб. Целые
стволы дубов догорали там и на моих глазах рассыпались на пурпурные глыбы. Дальше
вдоль стены тянулся ряд закопченных жаровен. Из чадящего пламени тяжелыми
волнами как расплавленная смола тек запах подгорающего мяса. Свод тонул в туче
дыма, Под дальней стеной на таких же полыхающих жаровнях тоже шипели и
шкварчали широкие ломти мяса, я слышал пронзительное шипение, а на огромном
вертеле над россыпью углей медленно поворачивали целого быка.
Грудь моя шумно и до треска ребер вздулась, с удовольствием
вбирая этот горячий воздух, кровь сразу разогрелась до вскипания. В корчме
гремел морской прибой человеческих голосов, прорезаемый только пьяными воплями,
песнями, изредка звоном посуды. За широкими столами веселились крупные мужчины,
одетые большей частью бедно, но я сразу заметил на их поясах дорогие ножи,
некоторые сидели с широкими кожаными перевязями через плечо, а из-за спин
выглядывали длинные рукояти непростых мечей.
За ближайшим от меня широким и длинным столом расположилась
самая многочисленная кампания. Среди них был даже эльф, но не тот, о форме ушей
которых спорят эстеты, у него и уши не то порванные, не от обгрызенные, а сам с
такой разбойничьей рожей и вороватыми глазами, что я невольно пробежал пальцами
вдоль пояса, где обычно носят кошели.
С торца стола насыщались два гиганта, а пили едва ли не
бочонками, утробно взревывали, утирались рукавами, пьяно братались, рычали один
на другого, а из-под верхних губ выглядывали хоть и желтые, но длинные и острые
клыки. Справа и слева мрачно тянули пиво угрюмые существа, челюсти выдвинуты
вперед как у немецких рыцарей, лбы не шире моего мизинца, под массивными
надбровными уступами можно прятаться от дождя. Глубоко запавшие глаза горят
ярко красным, а лица покрыты серой шерстью как у видавших виды горилл.
Я осматривался с оторопью, пока не напомнил себе, что это
корчма варваров, а варвары не утруждают себя созданием высоких технологий:
римские доспехи, как и половецкие малахаи, мощные пластинчатые луки персов или
длинные кельтские мечи – это все захвачено в набегах, выменено на пленных
патрициев, потому на оборванце в дырявых сапогах пояс с настоящими золотыми
бляшками, а меч, что торчит из-за правого плеча, из лучшей дамасской стали.
Глава 4
Пробравшись к столу со свободным местечком, я перенес ноги
через лавку, сел, положив руки на столешницу и расставив локти. Напротив
угрюмый бородач оторвался от кружки с пивом, его черные глаза уставились на
меня с пьяной недоброжелательностью. Справа темной глыбой нависал над краем
стола панцырный нечеловек, весь в роговых пластинках, только глаза как
раскаленные уголья, с которых ветром смахнуло пепел, да красные вывернутые
ноздри трепещут подобно щупальцам актинии на охоте. Перед ним исходил ароматным
паром бараний бок с кашей, я сразу для себя назвал этого едока Собакевичем.
