Заслышав наши шаги, обернулся. Лицо было бледнее, чем у
выкопавшегося из могилки упыря.
– Дальше лес кончается. Я что-то не вижу этого
купчишку.
Воевода покачал головой:
– Он давно исчез. Как только нам велел держаться этой
дорожки.
– Исчез?
– Да, – подтвердил воевода. – Но это значит,
что дорога в самом деле выведет к замку епископа.
– Почему? – потребовал герцог
Воевода указал глазами на измученную принцессу:
– Она устала. Давайте понесем?
Герцог нервно оглянулся в мою сторону, огрызнулся:
– Нет уж! Мы доберемся сами. Ну, чего стоим?
Деревья отступили за спину, а впереди расстилался простор
ровного поля, дальше – холм, явно насыпанный вручную, а на холме во всей красе
блистал исполинский замок, который лучше было называть крепостью. Солнце еще не
взошло, но высокие башни замка уже блистали в алых лучах, а сверху с
подсвеченных из-за горизонта облаков на замок падал пурпурный радостный свет,
словно над всеми зданиями простерли гигантскую мантию кардинала.
Дорожка уже превратилась в широкую дорогу, но и на ровном
месте сохранила дурную привычку вилять из стороны в сторону, делать петли как
убегающий заяц. Я нацелился идти напрямик, не минное же поле, однако воевода
насторожился, негромким голосом велел всем застыть, не разговаривать и не
двигаться.
Справа от замка двигались как призрачное стадо овец
разреженные лохмотья тумана, следом туман полз уже поплотнее, а дальше
надвигался густой как кисель. Пахнуло тянуло сыростью, близкой рекой, болотом,
но воевода молча указал на землю, мы вскоре услышали нарастающий стук копыт.
Похоже, в нашу сторону неслись всадники, скрытые туманом. Я
вскинул руку к плечу, пальцы ухватили пустоту. Колени тоже дрогнули, посылая
коня вперед, чтобы закрыть принцессу и даже герцога с воеводой, но я стоял
посреди поля все такой же безоружный и безконный.
Воевода пошарил под ногами, разогнулся уже с дубиной в руке.
Вид был решительный, усы торчали как у рассерженного кота. С дубиной, злой, он
загородил широкой спиной принцессу. Герцог, поколебавшись, встал рядом со
старым воином, сжал кулаки и надул грудь.
Наконец из тумана полным галопом выметнулись
тяжеловооруженные всадники. Впереди с тяжелым топотом несся на громадном гнедом
коне человек с развевающейся за плечами черной мантией. Его черные с проседью
волосы были перехвачены на лбу серебряным обручем.
Я рассмотрел злое аскетичное лицо, горящие глаза. Всадник
словно стремился мчаться впереди скачущего полным галопом коня. Хищно загнутый
нос, тонкие плотно сжатые губы, бледное лицо, больше привычное к многочасовым
бдениям в часовне перед иконами, чем к жгучему солнцу.
Нас окружили широким кольцом, я слышал скрип натягиваемых
арбалетов, а блестящие наконечники длинных копий все до единого смотрели в нашу
сторону. Епископ, – я сразу решил, что это епископ, – подъехал ближе,
рассматривая нас с брезгливой гримасой. Мне сразу захотелось стать не таким
могучим и мускулистым, эти ж умерщвляют плоть, а на вызывающе голую грудь
нацепить декоративный крест с барельефом Христа Спасителя.
– Кто такие? – потребовал он холодно.
От епископа словно шел морозный ветер, холодный и чистый, в
котором мерли комары и мухи, а все запахи либо исчезали, либо становились
тоньше и чище. Запавшие глаза фанатика с неодобрением скользнули по моей широченной
груди, и мне снова захотелось как-то поумерщвлять плоть, чтобы доказать
торжество духа.
Воевода шагнул вперед, поклонился с достоинством:
– Я воевода Вырвибок славного королевства
Утунгофа, – сказал он звучно. – Вот мой сюзерен, принцесса Грюнвальда.
Это великий герцог Роландур, а это варвар Рагнаримир... э-э... тоже довольно
знатный воин в своих краях. Мы, в сопровождении малого отряда, провожаем
принцессу в королевство ее недавно усопшего отца, где она по праву займет трон.
Епископ пристально рассматривал принцессу, затем очень
медленно наклонил голову. За моей спиной щелкали арбалеты, опуская взведенные
тетивы. Наконечники копий, что угрожающе смотрели в нашу сторону, поднялись и
теперь грозили небу.
– Вам лучше идти через мои владения, – сказал он
несколько потеплевшим голосом. – Странно только, что вы идете столь малым
числом! И пешими.
Герцог вспыхнул, заговорил быстрым злым голосом:
– Пешими? Да у нас были лучшие кони на свете, а свите
нашей могли позавидовать императоры!.. Но вы распустили подданных, смею
заметить!.. Разбойники, которыми кишат ваши владения, обобрали, все отняли, нас
едва чудом не обезжизнили... Если бы не... гм... если было не удача...
Глаза епископа вспыхнули как два прожектора в хмурый
дождливый день. Привстав на стременах, он огляделся, голос его прогремел
подобно рыкающему льву:
– Разбойники?
Мы с принцессой молчали, а воевода пояснил с легким
поклоном:
– Люди Летучей Мыши.
А герцог добавил зло:
– И он сам!
А принцесса пояснила бесцветным от усталости голосом:
– Он еще называет себя Черным Епископом.
Всадник, разом преобразившись, привстал на стременах. Теперь
это был уже не епископ, а человек, водивший воска на приступ, грабеж,
беспощадно бросающий воинов на стены крепостей и сжигающий хлебные поля
противника.
– Где он?.. В какой стороне? Найти и доставить!
Заслышав его громовой голос, всадники уже пустили коней
вскачь в стороны. Возле нас остался только епископ. С неожиданной легкостью
соскочил с коня. Принцесса мило порозовела, когда он, не сводя с нее прожигающего
взора, поклонился:
– До замка еще далеко, а мой конь воспитан в духе
христианского смирения. Он донесет вас бережно. Вы не расплещете и чашу с
водой, наполненную доверху.
Воевода посмотрел с недоумением на придурковатого епископа:
– Да на кой я повезу эту чашу?
Епископ поморщился:
– Это образность... Если по-старому, то и раненый не
проснется на таком коне.
– А-а-а, – понял воевода, – то-то и видно,
что я из старых! Но я думаю, что это все напрасно... Нас уже явно хватились. А
раз так, то понятно, куда мы побежали за помощью. Этот Черный... как его, уже
наверняка мчится в другой лес.
Епископ кивнул хмуро, после паузы сказал с явной неохотой,
словно признаваясь в тяжком проступке против рыцарства:—
На самом деле я не очень-то люблю охоту. Это так, чтобы быть
похожим на соседей, что бездумно носятся по полям, топча посевы, преследуя
какого-нибудь несчастного зайчишку. Вы не поверите, но я за всю свою жизнь не
убил ни одной зверюшки! Не только оленя или кабана, даже ни одну белку не
пришиб... На самом деле я только распустил слух, что еду на охоту, но лучшую
сотню сразу послал облавой.
