Но до этого изнасиловали ее.
Лиду.
У еще живого Игоря на глазах.
Ей было очень жалко его.
Игоря ей было жальче, чем себя саму.
* * *
Теперь ее дочка, тринадцатилетняя Верочка, тоже ехала с ними в этом вагоне.
Куда их везли?
Даже Теймураз-ака, и тот не знал, куда.
Медленно как-то везли.
Поезд все больше на станциях стоял, чем ехал.
На железной дороге — бардак!
Хорошо еще, что без крушения ехали.
Хотя почему же хорошо?
Может, кабы было крушение, так и лучше бы всем им было?
Что их ждет там — на Юге и на Востоке?
Рабство?
Чистка арыков для тех, кто не сгодился в наложницы?
И сексуальное рабство для тех, кто сгодился?
* * *
Наконец приехали.
Из открытых дверей вагона запахло весной.
Их почти не охраняли.
Один только дедушка Теймураз-ака с берданом.
А куда бежать?
Наоборот, скопом девушки чувствовали себя хоть в какой-то относительной безопасности.
А убежишь — так и неизвестно к кому в лапы попадешь и каким зверским измывательствам подвергнешься.
Дедушка Теймураз-ака вообще говорил, что их колонна вся от Азиза, а Азиз — это нукер очень большого сагиба по имени Ходжахмет. И еще Теймураз-ака говорил, что Ходжахмет этот такой большой и сильный, что на его товар никто не посмеет посягнуть.
В этом молодые русские невольницы смогли убедиться еще в дороге.
Так, когда проезжали Самару, какие-то деловые хотели отобрать у начальника их колонны один вагон, чтобы посадить туда свою порцию невольниц — самарских девушек. А этап от Азиза, в котором было около двухсот женщин, рассаженных в пять «пульманов», эти очень умные и деловые хотели уплотнить в три вагона… То-то бы они намаялись! От Самары до Андижана путь-то неблизкий!
Очень умными и деловыми этих самарских дедушка Теймураз-ака назвал. С иронией.
Потому как, когда этим умным и деловым объяснили, чей товар везут в «пульманах», на которые они покусились, эти умные и деловые в момент хвосты прижали и долго-долго извинялись, мол, погорячились — с кем не бывает.
Ну… Наконец-то приехали.
Быть в такой дороге — это ужас.
Ни помыться, ни в туалет по-человечески сходить.
Спали на каком-то ужасном тряпье.
Катюша с Лидой все боялись, что вши заведутся.
Осматривали друг дружку, волосы вычесывали — на свет смотрели.
За полторы недели дороги головы ни разу не мыли.
От вшей и иной заразы спасло разве что средство, которым смазывались на ночь, которое дала им одна девчонка, товарка их по вагону, сама ветеринар по образованию.
А как кормили!
Хлеб да кипяток вместо чая.
Девчонки все Катюшу подкармливали.
И если добывали где-то конфет, сахар, яблоко или кусок колбасы — сразу несли Катюше.
— Ты, давай, Катюха, кушай за двоих! В тебе ведь маленький внутри живет, а ему надо!
* * *
В общем, доехали.
А в Андижане уже была настоящая поздняя весна. Вовсю цвели сады.
Небось в Москве еще зима…
Но где она теперь, эта Москва?
Девчонки слегка воспряли духом.
Теперь можно было не кутаться в тряпье и даже можно было слегка заголиться, обнажив ноги и плечи, подставив их жаркому андижанскому солнышку.
А тут как раз на эти плечики им и метки всем понаставили несмывающейся краской. Как скотине клейма ставят.
И Лиде, и Катюше тоже поставили две буквы — А и X — и ниже что-то арабской вязью.
Поставили и велели всем всегда, покуда их не проведут через аукцион, плечо с меткой одеждой не закрывать.
Перед аукционом сводили в баню.
Баня была в каком-то бывшем спортивном комплексе, что выдавало обилие разного рода инвентаря вроде штанг, гирь, гантелей, велотренажеров и беговых дорожек…
А потом согнали их, голых, в большой спортивный зал, где кучами было навалено новенькое — прям со складов, с лейблами и в упаковках — импортное белье и разные женские тряпки-шмотки.
Тут всем велели принарядиться.
За этим процессом, грозно сверкая черными очами из-под своих обязательных платков-хиджабов, приглядывали женщины-охранницы из местной гвардии.
У каждой хлыст и автомат на плече.
— Давай-давай, выбирай себе одежда поскорей, ти, русский свинья!
Лида оживилась.
Выбирала, копалась в ворохах новенького китайско-турецкого барахла…
— Это не «Армани» и не «Коко Шанель», дорогая моя, но все же лучше, чем ничего! — говорила она, брезгливо поджимая губки.
Для Катюши подобрать подходящую одежду было несколько сложнее.
Однако справились и с этой задачей.
Разрезали какой-то комбинезон, подшили в двух местах, и получилась самая настоящая модная джинсовая мама — с показательным джинсовым животиком.
Потом их покормили в человеческой столовой — с тарелками, ложками и чашками.
Суп с бараниной, рисовая каша и компот из сухофруктов.
Прислуживали официантки из рабынь…
Лида отважилась и спросила ту, что подавала на их стол, откуда та, да как?
Девушка, испуганно скосясь на охранницу в хиджабе, прошептала, что она вторую неделю здесь в рабынях, сама из Ставрополя, как все это началось, сразу в дом к местному авторитету попала, потом он ее перепродал… Здесь теперь много девушек из России. У каждого правоверного минимум по десять рабынь. Красивые — те в наложницы попадают, а некрасивые — ковры ткут, на полях, по дому работают…
— Куда-то мы с тобой попадем? — вздохнула Лида.
— Я-то в наложницы точно не попаду, — сказала Катюша, — меня, наверное, ковры ткать засадят.
Лида, поджав губки, ничего не ответила.
Задумалась о своем.
Ей-то нечем было прикрыться от похотливых домогательств.
У нее-то не было освобождения от физкультуры по причине беременности!
А красота ее, божий дар, которым раньше она гордилась, радовалась ему, теперь была только в тягость — достанется ей из-за красоты ее! Чуяло сердечко!
— Слышь, Лид, — усмехнулась Катюша внезапно посетившей ее мысли, — эти-то, местные женщины, как должны нас ненавидеть-то! Ихние мужики — они-то ведь с ними теперь реже спят, если у них по столько русских красивых невольниц!
