Стали рыть еще усерднее. Тут всплыл острый и тонкий, как пика, нож. Он лежал себе преспокойно на чердаке, в углу, там, где было много всего: и старых шприцев, и железных банок, и других ножей. У молодого Квашнина заблестели глаза.
«А не является ли это серией? – возбужденно докладывал он начальству. – Два месяца назад убили иконописца! Без причин убили! Таким же ножом! Теперь убийство священника! А не сатанисты ли эти ребята, а?»
В принципе, все знали, что драка была с таджиками, а этот чин просто не вовремя вылез со своей христианской добротой. Группа скинхедов-наркоманов была хорошо известна и в Мытищах, и в Перловке, и в Тайнинском. В принципе, их даже никто особо не осуждал, ведь действительно много черных-то стало! Много!
«Ну, дрались они. А кто у нас не дерется? Все дерутся! Дело молодое! Дети еще, кровь горячая!» – говорили свидетели.
«Да нет! Какой наркоман? Вы что! Он учится! В училище! В армию пойдет!» – возмущалась мать одного из задержанных в тот момент, когда ее сына, совершенно невменяемого, тащили из спальни четыре оперативника. «Он устает! У них такая программа!» – повторяла она, кусая ногти.
Разумеется, работники прокуратуры оказались не столь терпимыми. Из-за нахлынувших неприятностей все они и так ходили шальные, вздернутые. Тут, как назло, похожее дело случилось в Питере, журналисты с удовольствием начали обсуждать проблему русского фашизма, в общем, начальство потребовало тему таджиков не педалировать.
Нож подвернулся вовремя.
Экспертизу провели молниеносно, и вот теперь-то глаза пришлось вытаращивать абсолютно всем, кто этим делом занимался.
Никто не верил, что убийство чина может быть связано с убийством иконописца, наоборот, все понимали, что священник неудачно подвернулся под руку – ведь это каким надо быть далеким от мирской суеты, чтобы лезть к дерущимся с проповедями?! Но факт оставался фактом: найденный нож был не просто похожим на тот, которым убили художника, это был именно тот нож! На нем обнаружились следы крови Игоря Ледовских…
…Следователь Кайдановский, ведущий дело о письмах с мышьяком и объединенное с ним дело о покушении на убийство депутата Александрова и убийстве его жены, в последнее время столкнулся с некоторыми затруднениями. Ему-то самому все было ясно, но вот суд – примет ли он эти доказательства, не станет ли цепляться за неувязки, которых, откровенно говоря, накопилось немало?
Расколоть Фатеева на признание было невозможно. При этом он ничего не отрицал. Не говорил ни «да», ни «нет», доводя следователя до белого каления.
«Может, тебя подставили?» – спрашивал Кайдановский, стараясь, чтобы в голосе звучало дружеское участие. Фатеев неопределенно качал головой.
«Может, кто-то еще был? Ты не один убивал?» – тон становился совсем родственным. Снова непонятное кивание.
«Да ты будешь говорить, скотина?! Тебе пожизненное дадут, понял?!» – поскольку народа в прокуратуре не хватало, следователь был вынужден играть за двоих: за доброго и за злого.
Фатеев молчал, ничего не объяснял. Не говорил, почему его машина в обоих случаях была на месте преступления, что он вообще делал в Москве, зачем сидел в кафе, откуда взял конверты.
Но не объяснял он и другое. Этого другого за последние дни стало до неприличия много. Выяснилось, что в кафе за него платил молодой человек, хорошо одетый и загорелый – это вспомнил официант. Этот же человек, по крайней мере, один раз приезжал к Фатееву в Троицк – его видела соседка. Более того: сестра подозреваемого вдруг вспомнила, что однажды слышала телефонный разговор Фатеева с неизвестным человеком. Они говорили о покойной Ирине. Фатеев при этом оправдывался, а после телефонной беседы раздраженно сказал сестре, что его специально заводят!
В общем, суд мог и придраться. Кайдановскому намекнули, что признание из Фатеева надо выбивать во что бы то ни стало.
…Еще хуже было тем людям, которые занимались нападением на Анюту. Вначале они бодро принялись за дело и даже проверили по просьбе полковника Левицкого возможные связи с убийством Игоря Ледовских и, прежде всего, версию о большом наследстве. Вначале они, как и все остальные, ничего не нашли. Никаких признаков денег в жизни художника никогда не наблюдалось. Только священник Крестовоздвиженской церкви – но он же далекий от реальной жизни человек! – мог всерьез утверждать, что у Игоря Ледовских были три миллиона долларов.
Этот самый Игорь Ледовских был нищим. У него почти не было вещей. За исключением книг, красок и учебников по истории искусства, все, абсолютно все у этого иконописца было казенным.
Затем, при более глубоком изучении, обнаружились некоторые странности. Нищим-то он был нищим, но вот, например, взял и год назад оборудовал в соседней школе целый зал для занятий музыкой! Купил пианино, японский синтезатор, караоке, несколько хороших гитар и саксофон. И ремонт сделал! Чем-то там правильным стены обил. Сцену сколотили рабочие, которые до этого занимались ремонтом репетиционного зала Российского национального оркестра! Правда, он им не платил. «Кажется, деньги нам выдал директор фонда оркестра, – стали припоминать они. – Наверное, он как-то с этим художником по бартеру договорился».
«По бартеру?!» – изумился следователь. Директор фонда Российского национального оркестра версию бартера сразу опроверг, но и вспомнить, кто платил рабочим, тоже не смог. «Кажется, кто-то из наших благотворителей… Да, скорее всего».
Дальше – больше. Оказывается, еще два года назад Ледовских посылал в родной интернат деньги на новые парты и компьютеры, в соседний детский дом купил несколько швейных машинок (чтобы девочек учили шить), два видеомагнитофона и пятьсот прекрасных книг для библиотеки.
Дарил он также свои и чужие картины (потом выяснилось, что одна из них – не его, а известного художника – очень дорогая: не меньше пяти тысяч долларов), дарил холсты, картон, пластилин, краски, фломастеры – у следователя голова начала кружиться от перечисления всех этих подарков.
И это при том, что никаких следов денег по-прежнему не было нигде!
К тому же, все это было размазано по годам, по всей его жизни. Казалось, что он ел один хлеб, пил одну воду, а все заработанное тратил на чужих людей. Ну что ж. Бывают такие чудаки…
«Ну и Бог с ним! – не выдержал следователь. – Мне-то какое дело?»
Он и правда занимался не Игорем, а Григорием Ледовских.
С одной стороны, на виновность этого бывшего студента указывало наличие в квартире Анютиной сумочки. С другой стороны, человек, который ударил Анюту по голове, был высокого роста, а брат художника – среднего. Кроме того, Анютино утверждение, что Григорий Ледовских незадолго до нападения купил машину, оказалось ложным. Ничего этот Григорий не покупал. Никаких сделок не совершал. И хотя соседи припоминали, что импортный автомобиль вроде бы появился у них во дворе, но появился он только на полдня. Вроде бы Григорий Ледовских вышел именно из него, а вроде бы и нет…
Спросить бы его самого, но парень натурально исчез. Его не было ни у друзей, ни у подруг, ни у матери, ни у тетки. Билетов на самолет или на поезд он не покупал. Если из города выехал, то либо на электричке, либо на машине…
