И все. И Данилов уснул, а Шарообразное существо начало уходить от него, приветливо мигать глазами, поздравляя с избавлением, но двигаться к себе, куда-то в космическую бездну. Данилов понимал, что оно уходит навсегда, что им больше не придется вот так беседовать друг с другом, и он тихо плакал во сне, что вот умер Саша, а теперь еще и Шарообразное существо тоже его покидает. В своих предположениях Сергей Данилов оказался прав самым огорчительным образом: потому что хотя он потом много раз представлял, как он будет объяснять что-то Шарообразному существу, но вот так, непосредственно, они больше никогда не беседовали и не общались.
А Мараловы вышли на крыльцо, где Гриша давно уже покрылся гусиной кожей.
— Мужики! Да вы что?! У меня же воспаление легких будет! Вы что делаете?!
А Ручей фыркал и ворчал, сообщая о том, как он предотвратил побег, и Маралов отвечал ему на том же языке, полностью признавая правильность всех его действий.
— Мне золота сулил! — из-за дома крикнула им Танька.
— Много? — уточнил деловитый Маралов.
— Не знаю…
— Много! — крикнул Гриша. — Много золота! Я тут жилу нашел, совсем близко. Хотите, покажу вам эту жилу?!
Гриша понимал — надо любой ценой вызвать их интерес, заставить себя развязать, хорошо бы хоть немножечко поссорить… Он осекался, видя выражение глаз, одинаковое у всех троих — и у Мараловых, и у Тумана: глаза существ, с интересом ждавших, что он еще наплетет, без малейшего желания бежать за золотом.
— Ну, и что мы теперь с ним будем делать? Вниз поведем? — Андрей Маралов хотел определенности от папы.
А папа задумался, стал чесать подбородок…
— Да золото же, мужики! Там килограммами лежит, прям на земле! — надсаживался Гриша в двух шагах.
Вопли Гриши ему надоели, он подобрал пару носков, сунул в разинутый рот. Гриша до хруста стиснул зубы… и Маралову пришлось продемонстрировать, что он умеет нажимать в нужное место за челюстями.
— А-аа!! — Гриша разомкнул челюсти, Маралов мгновенно сунул туда комок его же собственных носков. Подумал, добавил трусы. Трусы вошли не целиком, живописно висели изо рта; Маралов опять стоял и думал.
— Сынок… Эта штука… Плезиозавр, да? Она приплывает на стук, верно?
— Пап, ты хочешь… — голос Андрея Маралова дрогнул.
— Ну, а что остается? Самим? Так ему муки нужной не придумаешь, а мне тянуть жилы из него неохота. И чтобы он его жрал (кивок на Ручья), тоже не хочется. Неприятно мне как-то, когда они людей едят…
— Говорящие не должны есть Говорящих, — усмехнулся Андрюха.
— А разве неверно?
— Верно… А что мы объясним Данилову? Капитан милиции, как-никак.
— Объясним, что Гриша ему приснился…
— В это он как раз и не поверит.
— Ну, что мы пришли, и никакого Гриши тут не обнаружили. Сынок, если мы его сдадим Данилову, он отвертится. Докажи, что он людей убивал и ел? Может, он трупы ел? Показания Данилова? Ну и что, может, Данилов и правда умом тут подвинулся… Тебе хочется, чтобы он выкрутился?
— Нет уж!
— Ну, беремся.
И они положили слушавшего этот разговор, извивавшегося Гришу возле самой воды. Потом Маралов стал стучать в ведро и скинул в озеро несколько крупных камней. Гриша пытался отползти, но веревка душила его, кляп не давал сделать полноценный вдох. А уже плеснуло поблизости, уже поднималась над черной вечерней водой змеиная шея с жестокой черепашьей головой.
Танька тихонько подошла, встала рядом с мужиками, с мычащим, истекающим потом Гришей. Андрея передернуло: ну ладно, мужикам приходится заниматься и такими делами… Андрею было неприятно, что девушка стоит тут же, и даже как будто получает удовольствие от этого. Возможно, Танька подошла, чтобы побыть к нему поближе? Это не лучше. Андрею вовсе не хотелось общества Таньки, ее странных поз и странных разговоров, ее кислого запаха зверя. Танька была неприятна, — не человек и не медведь. И еще этот ждущий женский взгляд… Андрей чувствовал себя неуютно, словно зря обидел человека. И взгляд у Таньки становился немного обиженным; Андрей терялся под этим взглядом, нервничал. Ответить Таньке ему было нечем.
— Андрей… Ты мог бы со мной поговорить?
— Да… Мог бы. Давай поговорим.
— Тогда отойдем, я не хочу говорить тут.
Андрей дал увести себя вдоль озера. Плескали волны, натужно мычал Гриша, кричала чайка далеко, над водной гладью, тихо беседовали Ручей и Дмитрий Сергеевич. Танька постояла, теребя руками края кофты: тянула с тем, чтобы оглянуться. А обернулась резко, рывком, словно прыгала в холодную воду.
— Андрюша… Я тебе совсем-совсем не нравлюсь?
И поперхнулся Андрей, ожидавший, конечно же, неприятного разговора, но не такого. Думал говорить уклончиво, уйти от обидных, хотя и очевидных, истин. Не получалось… Танька сразу рубанула в лоб, и эти ждущие огромные глаза, уставленные снизу вверх…
— Видишь ли… У меня есть девушка, ты знаешь… Я не хочу ей изменять. Не обижайся.
Танька смотрела так, словно хотела проглядеть Андрея до самого донышка души.
— Я же вижу, ты меня боишься… Я для тебя медведь, да?
— Ты и сама себя называешь медведицей. Таня… Прости, мне с тобой трудно. И я… я действительно тебя не хочу.
Неприятно отказывать. Вдвойне неприятно словами хлестать по этому милому лицу, по доверчиво распахнутым глазам, в которые порой попросту хочется уйти. Не совершив ничего дурного, Андрей чувствовал себя законченным мерзавцем.
Танька резко опустила голову, теперь Андрей видел только пышные волосы.
— Ладно… Спасибо, Андрюша, ты по крайней мере внес полную ясность.
Вряд ли случайно девушка использовала слова, слышанные от Маралова несколько дней назад: «внес полную ясность». Повернулась, быстро пошла в лес.
А у воды говорили совсем о другом.
— Вы зря отдали его этому глупому зверю. Хочешь, я сам его съем? — спросил Ручей. — Я хорошо умею это делать.
— Не надо. Говорящие не должны есть Говорящих.
— Говорящие не должны убивать Говорящих. Говорящие могут быть вкусными.
С точки зрения Ручья, он говорил весьма дельные вещи, но людям это не понравилось, и их мнения Ручей отнес за счет непостижимой человеческой природы. Что поделать, у людей случаются причуды…
— Я не нужен вам, — сказал Ручей, — я пойду к себе. И медведица пускай идет к себе.
— Ты понимаешь, что мог нам быть очень полезным? — вмешался Маралов-старший.
— Я совсем не понадобился.
Что поделать, у Народа не очень хорошо с сослагательным наклонением.
— Ты нам помог. Возьми еды! Тут есть туша марала…
Возвращался невеселый Андрей. Возле дома возился Ручей, ворчал в уже наступившей темноте, и так же возились, шумели, что-то делали у самой воды. Оттуда доносились звуки, в которые вслушиваться ну никак не хотелось, глаз угадывал действия, о которых Андрюха не хотел знать.
