Я вздрогнул, в самом деле вон там огромный толстый спрут,
сытый и довольный, а через миг, когда усилием воли заставил себя вернуться в
этот мир, где скифы обсуждают устав, на месте спрута плотно сбитый парень
хохляцкого типа, чисто выбритые щеки отливают синевой, подстрижен, выглядит
прилично, хотя спрутячье что-то в нем есть, есть.
Сквозь дым и туман снова проступила в дальней стене дверь с
надписью «Старая Корчма». Дверь кажется чересчур узкой, не всякий протиснется,
ну прямо верблюжье ушко, однако же на моих глазах к ней подошел громадный
мужчина, на спине дугой хвастливая надпись «Владимир II», легко вдвинулся, даже
не пригибаясь и не подбирая брюха, а когда за ним попытались войти еще двое
гуляк, только безуспешно позаглядывали одним глазом, разочарованно пошли
обратно.
За любой стол в этой Корчме, как я понял не сразу, можно
подсаживаться и подсаживаться: когда растягивается, когда просто удлиняется, а
иногда просто идет такими изломанными ступеньками, что забавно и бросается в
глаза, но главное, что любой может участвовать в споре, разговоре, и хотя не
всякого слышат, но на самые остроумные реплики откликаются во множестве.
Мужик закончил с пивом, поздоровался с проходящим худым
парнем в желтом хитоне кришнаита, мимо пробежала собака, дал ей кость,
повернулся ко мне. Я старался не выдать себя, но все равно смотрел на него во
все глаза, волосы на загривке встали дыбом.
– Что? – сказал мужик с веселой угрозой. – Ошалел?.. Не
ожидал увидеть меня таким?.. То-то. Что значит посмотреть на то же самое, но
иначе!.. Все не так, как сперва, верно?..
– Оторопь берет, – признался я.
– Это со всяким, – заверил он. – Но не всякий решается
жить в таком… настоящем. Большинство – просто люди, хотя я бы назвал их иначе.
Им бы просто жить, ничего не видеть и ничего не слышать, пескари премудрые. Эти
заглянут сюда, ужаснутся и поскорее сваливают в кофейни, где жуют бесконечную
жвачку о форме ушей эльфов Средиземья и Средиморья.
Я кивнул в сторону темных дверей с надписью «Старая Корчма»,
«ОР».
– А что там?..
– А сам-то как думаешь?
– Ну, на двери в кухню или подсобки не похоже.
– Осторожный, – похвалил он. – Да, это не совсем кухни.
А если и кухни, то не те, которые ожидаешь увидеть. Словом, если вдруг
припечет, то ты знаешь…
– Что?
– Выход здесь один, – сказал он. Подумал, добавил: –
Или вход? Прямо как задница, кому что надо.
Я проследил за его взглядом. Сердце застучало чаще.
Показалось, или из-под двери, через которую вошел, бьет яркий свет? А когда я
заходил в Корчму, как раз наступила черная беззвездная ночь.
– Спасибо, – сказал я, поднимаясь.
– Не спеши благодарить, – бросил он в спину, – еще не
знаешь, туда ли попадешь.
Я испуганно оглянулся, но он уже звучно обнимался с двумя
подсевшими за его стол гуляками, все трое шлепали один другого по спинам
широкими ладонями, звук разносился такой, словно тюлени бьют ластами по воде, я
заподозрил порождение океана, однако оглядываться не стал, ибо если представлю
себе, что они созданы из воды, то и сам, возможно, прямо с порога выпаду в
океан.
Дверь отворилась без скрипа. Я зажмурился от яркого
солнечного света. Сияющее умытое солнце поднимается над белыми домами
новостроек, отсюда видна лента шоссе, фонарные столбы в виде печально
склонившихся стеблей с простыми цветами лампочек под жестяными абажурами.
Хороший добрый мир, ласковые пушистые облака плывут по синему небу, догоняя
неторопливых китов, со спины которых юркие игуанодончики стреляют из ракетных
установок вслед крылатому дракону…
Я отступил, закрыл дверь, снова выглянул. Бесконечный водный
мир, фиолетовое небо, единственная живность – бурые водоросли, покрывающие
волны…
Следующий был вполне земным, если не считать три мелких
солнца, все разноцветные, но на поверхность планеты попадают уже вполне
солнечные лучи, что подтверждают школьные знания насчет сложности белого цвета.
Я открывал дверь, заглядывал, снова закрывал, так шли
минуты, часы, годы, столетия, у меня отросла борода, в суставах начали откладываться
соли, кости истончились, когда усталый, замученный, в очередной, наверное, уже
стомиллиардный раз заглянул в дверь, готовился привычно закрыть и закрыл бы, но
усталые руки подвели, а тем временем внутри радостно тренькнуло. Сердце
подпрыгнуло и ударилось о нижнюю челюсть, отчего голова подпрыгнула, как у
боднутого оводом коня. Я еще не понял, что случилось, а седалищный нерв заорал
суетливо: давай скорее, ну быстрее же, остолоп, а то дверь закроется, ветер
дунет или петля отвалится… Я непонимающе смотрел на жаркую пустыню от края и до
края, вдали трепещет дивный город царя Соломона, но призрачный, основание не
касается земли, в жаркий песок закапывается ящерица… а, вот он, черный камень с
вырезанным уже знакомым чертиком на макушке!
Страшась, что все исчезнет, я суетливо сделал шаг вперед.
Жаркий воздух опалил кожу, на плечи обрушилось яростное солнце. Палящие лучи
сразу иссушили лицо, навстречу задул сухой горячий ветер, стараясь не пустить в
этот мир, губы мои сразу пересохли. Страх метнулся, как испуганная птица: из-за
барханов показались черные тюрбаны.
Я застыл на месте, все верно, из-за песчаных гор выезжают на
жутковатых зверях звероватые всадники. Один из них вскрикнул:
– Грицко, дывись, егыптянын!
Второй всадник сказал быстро:
– Остап, Тарас, Омелько!.. Поймайте, свяжите по рукам и
ногам!.. Пусть останется тута, як наша жертва ихним поганськым богам…
Всадники пришпорили коней, я повернулся и бросился мимо
черного столбика. Сердце колотится как сумасшедшее, я молил всех богов, чтобы
глазомер не подвел, чтоб не пробежал мимо Незримых Врат, второй раз так не
повезет, я вообще-то невезучий, хоть и герой…
…с разбега влетел в темное, холодное. Ноздри ухватили
знакомый запах, из темноты навстречу выпрыгнула стена и с силой ударила в лоб.
Ноги подкосились, я рухнул на пол. Сердце колотится, оглянулся, дверь
захлопнулась сама по себе, отрезав эту каморку от мира знойной пустыни. Руки
все еще трясутся, я кое-как поднялся, пересек комнату по диагонали и толкнул
дверь, ведущую в коридор.
Больнично белые плафоны дают мягкий успокаивающий свет, я
перевел дыхание, ноги робко несут по коридору, вот знакомая лестница, ведущая
вниз. Послышались шаги, я остолбенело смотрел на торкессу. Она поднимается в
моей распахнутой на груди рубашке, на высоких каблуках, сказала мне капризно:
– Ты прав, я упала трижды… Но ты свинья, мог бы по
крайней мере предупредить!
Я пролепетал:
– Но я… разве не предупредил?
– Предупредил, предупредил, – сказала она капризно. –
Но ты как-то неубедительно предупредил, не находишь?.. Ладно, вернемся в
постель, что-то я замерзла.