– Попробуем пробраться, – сказал я, – на той стороне
должен быть выход.
– Откуда знаешь?
– Дык я ж был литейщиком, – пояснил я гордо.
– В самом деле, Ваше Графство?
Я кивнул, вздохнул:
– Кем я только не был… Пошли.
Крадучись мы перебегали от одной исполинской конструкции к
другой. От железа тянет жаром смерти, все-таки дерево изначально человечнее,
недаром же все разборки переносятся в такие вот цеха, чтобы горячие головы
взмементили о морэ и, может быть, передумали, все-таки численность населения
нашей страны и так сокращается, самое время, как патриоты, мэйк лав, нот во.
Огненная струя, что издали выглядела струйкой, вблизи
оказалась настоящей рекой расплавленного металла, грозно ревущей и пенящейся,
по красивой дуге ниспадающей из короткого широкого желоба в исполинский ковш.
Сам ковш в глубокой яме, края ковша на полметра над полом, так что, если
споткнуться… впрочем, такая волна жара отшвырнет любого споткнувшегося.
К ковшу подъехал на ветхой платформе изъеденный ржавчиной
цилиндр. Оттуда, скрипя шарнирами, выдвинулся рычаг манипулятора, зачерпнул
металлическим стаканом расплав, втянул в грудь, а на верхней части возникли на
табло и замелькали, быстро сменяясь, цифры. Автоматический анализ, понял я,
проба на углеродистость. А мы по старинке ковшиком на длинной ручке!
Обжигались, а потом бегом несли плещущий металл в лабораторию на другом этаже…
И так несколько раз за смену!
– Хорошо теперь здесь работать, – прошептал я. – Просто
рай…
Торкесса шумно дрожала, ее хорошенькая мордочка от обилия
огромных древних механизмов выглядела подавленной, в глазах страх.
– Как вы можете так шутить…
– Какие шутки, – сказал я с завистью. – Видела бы ты,
как в таких цехах работали раньше! А то и сейчас… на Украине какой-нибудь.
Мы начали огибать мартеновскую печь, толстая стена
вздрагивала, я покосился на бледное лицо торкессы с вытаращенными глазами, она
представляет море расплавленного металла по ту сторону этой обшивки, обложенной
огнеупорным кирпичом, что вообще-то быстро прогорает, растекается сосульками.
Я зябко передернул плечами, тоже довоображался, сказал
бодро:
– Как только добежим…
Поперхнулся, в дальнем светлом проеме выхода возникли
человеческие фигуры. Трое, четверо, нет, уже восемь человек… В руках автоматы,
пистолеты и гранаты на поясах, а за плечами гранатометы и стингеры.
– Это зорги… – прошептала она обреченно.
– А не братки?
– Какие братки? – переспросила она.
– Солнцевские или долгопрудненские, – ответил я
раздраженно, – какая разница?
– Я таких систем не знаю, – прошептала она. – В нашей
Галактике…
– Да ваша Галактика на задворках, – буркнул я, – если
там о солнцевских не слыхали. А Люберцы так вааще… Правда, их время прошло…
Вошедшие шли медленно, не спеша, заглядывали во все
закоулки. Мы затаились, как мыши, я лихорадочно продумывал все варианты, но
против лома нет приема, окромя другого лома, а это значит, что мы должны быть
по меньшей мере в штурмовом танке, да и то бабка надвое поплевала: у троих из
них в руках как раз противотанковые ракеты.
Подходили все ближе, я опустил ладонь на голову торкессы и
придавил чуточку, золотой блеск волос может выдать, она затихла. В непрестанном
тяжелом шуме огромного литейного цеха я отчетливо слышал обрекающие шаги,
сопение всех восьмерых. Один непрестанно чавкает, пуская пузыри чуингам, этому
предназначено погибнуть первым, или я вообще последний дурак и ни черта в этом
мире, именно в этом, не понимаю…
– Я напрягся, готовясь выскочить, пропадать так с
музыкой, но они остановились в двух шагах от нас, долго смотрели поверх наших
голов, тянули напряженную паузу, наконец один произнес с явной досадой:
– Да нет их здесь, босс.
– Должны быть, – ответил тот, что в середине, не
признать в нем босса трудно: красивый и элегантный, в черном плаще и модной
шляпе, этакий скучающий эстет-аристократ, в то время как все остальные –
типичные наемники-профессионалы. – Нам сообщили, что ловушка для них
расставлена именно здесь…
– У них не хватило ума, – подал голос второй, –
добраться до этой ловушки.
– Им бы че-нибудь попроще, – добавил третий, – а не
циркачку…
Они постояли, озирая остальные две трети исполинского цеха,
никому в этот ад идти не хочется. Еще одна мартеновская печь начала выдавать
продукцию, то есть в стене толстой металлической башни образовалась огненная
дыра, бурным потоком хлынул расплавленный до легкости спирта тяжелый металл,
пронесся по желобу и жутким и прекрасным водопадом низвергся в подставленный
ковш. Выметнулись, как при салюте, мириады огненных искр, взлетели до самого
свода. Если хоть одна такая искорка попадет на плащ или шляпу…
Босс передернул плечами:
– Мерзость какая… В самом деле, кто сюда придет? Разве
что на альтернативную службу… Уходим.
Я едва сдерживал дыхание, торкесса вообще затихла, будто
сомлела, а они начали медленно, очень медленно поворачиваться, теперь ведь,
когда уходят, можно и подемонстрировать, что, если бы не приказ, все бы здесь
перевернули, в каждую мышиную норку заглянули, даже в ковше бы пошарили голыми
руками, а так вот подчиняются приказу, уходят, уходят, уходят…
Удалялись по направлению к распахнутым воротам с ленивой
грацией наемников, которым все до Фаберже. Я молил судьбу, чтобы двигались
побыстрее, ну что это как будто через плотную воду, даже через густой клей,
мухи какие-то осенние, а не киногерои, им только за ленивцами наблюдать да
ослабленных улиток ловить, горячие эстонские парни…
Но удаляются, удаляются, вот уже в распахнутых воротах их
охватил солнечный свет, наполовину скрыл, окружив ореолом благородных героев,
светлым сиянием тех, кому подражают, на кого стараются быть похожими все, у
кого только одна извилина, да и та между ягодицами, а таких, естественно,
большинство, так что это герои масс.
Они исчезали, а тем временем из мартеновской печи огненная
струя начала иссякать, к ковшу подъехала тележка, механическая рука взяла
пробу, цилиндр выждал, когда прекратится мелькание цифр, послышалось тихое
жужжание, из прорези выполз листок бумаги формата А-4. Мы все еще сидим
пригнувшись, почти рядом, тележка подъехала к нам, длинная рука протянула в
нашу сторону листок с длинными рядами цифр.
Я попытался попятиться, но зад уперся в теплую стену из
металла. Торкесса чему-то вздохнула, а я с ужасом смотрел, как рука все
удлиняется, похожая на составное удилище, наконец гулкий металлический голос проговорил
отчетливо:
– Рапортую о наличии в пробе металла повышенной окиси
нитратов…
Я не смотрел на робота, все внимание на громилах, что почти
исчезли в потоках солнечного света. Нет, не все исчезли, один еще виден, хорошо
бы тот, который постоянно жует, у него не только мозги, но и уши заплыли.
