– Надеюсь, застрахована! – прокричал я.
– О чем ты? – спросила она шепотом.
– Там царапина вдоль борта, – объяснил я. – Баксов на
триста!
Она смотрела непонимающе, из ее наручных часов все так же
доносился скрипящий голос, наконец торкесса опомнилась, прокричала:
– Мы на Окружной!..
Из часов донесся деловитый голос:
– Где?
Я взглянул на проносящиеся мимо знаки.
– Между Котельниками и Белой Дачей!
– Перестраивайтесь в крайний правый ряд, – послышался
голос из мобильника громче. – Там вскоре съезд на Верхние поля. Побыстрее, буду
ждать у пруда.
Она взглянула на меня с надеждой. Я буркнул:
– Это труднее…
Она завизжала, пришлось резко бросить машину к
разделительному бордюру, едва избежали столкновения с КамАЗом, чиркнулись
бортами с джипом, подрезали ладу, пугнули волгу и проскочили, задев
железобетонный барьер, на свою сторону. За спиной слышался привычный грохот,
лязг, в небо рвались столбы оранжевого огня, взлетали сорванные крылья,
бамперы, дверцы и части водителей.
Съезд буквально на той стороне, я устремил машину едва ли не
поперек шоссе, какое же оно широкое, а казалось, узкое, особенно в пробках,
справа и слева сигналят, матерятся, но мы успели, дальше изогнутая красивой
дугой дорога вывела на Верхние поля, а через пару минут торкесса закричала:
– Вот он, притормози!
К бордюру вышел невысокий человек в грязном поношенном
свитере, волосы в беспорядке, лицо сонное, недовольное, сразу видно – наш
человек, такой классическую музыку слушать не станет. Я остановил машину, он
тут же ввалился на заднее сиденье, буркнул хриплым пропитым голосом:
– Меня зовут Кваргом. А теперь лучше всего на
Ставропольскую. Они пытаются перехватить на Верхних полях. Странно, почему не
задействовали всех? Особенно Пурнеля, Рокси, Озагунда и Л-четырнадцатого.
Торкесса сказала мстительно:
– А они уже догорают! Кто где. В разных весьма местах.
А Л-четырнадцатый так и вовсе вылетел, аки птица, через разбитое окно…
– Он жив? – спросил Кварг с беспокойством. – Или только
прическу попортил?
– Да, – ответила она с сарказмом. – Попортил! Если
можно не попортить, когда на скорости в сто восемьдесят сталкиваешься с
большегрузом. Потом еще лопаешься под колесами того же грузовика. А их у него
как у сороконожки! А потом и под колесами всей колонны… Я уж не упоминаю о
такой мелочи, что вылетел через лобовое стекло вообще без головы…
Кварг с заднего сиденья удивленно хрюкнул:
– Редеет их агентура, редеет.
От него пахло пивом, он взрыгивал, чесался, потел, что
значит, в доску свой, такой не будет посещать балет, слушать Баха и читать
Камю, как делают все маньяки, злодеи и вражеские шпионы.
Торкесса сказала:
– Успеваем перехватить Илельну?
– Нет, – сказал Кварг со вздохом. – Она сейчас уже на
Волгоградском.
Я поинтересовался:
– А куда она должна попасть?
– На Новорязанское шоссе, – ответил он несчастным
голосом.
Я молча добавил газу. Торкесса вскрикнула, мужик беспокойно
задвигался, когда мы на скорости в сто семьдесят проскочили под широкой
полупрозрачной трубой перехода, где предостерегающе мигают огоньки:
«Ограничение скорости – 100 км»… «Ограничение скорости – 100 км».
Кварг спросил с беспокойством:
– Не слишком ли…
– А мы что, – спросил я, – не джигиты? Новичок, да?
– Да, – ответил он настороженно. – А чем я себя выдал?
– Дык хто же соблюдает правила? – изумился я. – Они ж
для того и висят, чтобы инопланетянам головы дурить! Поверит такой, поедет по
правилам, а его тут наша контрразведка и цап за шиворот: ты чего, гад,
крадешься?
Они заговорили между собой вполголоса, очень встревожено, я
все наращивал скорость, шел между крайним левым и соседним рядом, играл в
шахматку, постоянно обгонял, подрезал, проскакивал, проныривал, совсем задурил
обоим головы, в какой-то момент раздался дикий крик за моей спиной:
– Вот она!.. Вот!.. Вон в той колеснице серебристого
цвета!
Я присмотрелся, кивнул:
– В мерсе, понятно. Значит, красивая… Это жены у мерсовиков
– уроды, зато девки… Идет шибко, но ничего, догоним.
Торкесса посмотрела на меня злобно.
Кварг согласился:
– Исключительно красивая.
Торкесса посмотрела на него еще злобнее, что и понятно, все
мужчины должны говорить только о ней, женский ум не в состоянии понять такой
непостижимой вещи, что во Вселенной могут встретиться мужчины, которые
совершенно равнодушны к ее внешности. Хотя, если говорить правду, в отношении
торкессы таких надо искать где-нибудь за пределами Вселенной.
– Прижать к бортику? – предложил я деловито. – Впереди
мост. Можно так прижать, что вылетит вместе с машиной. Или по частям.
– Давай, землянин, – сказал Кварг кровожадно. – Если бы
ты знал, сколько она у нас лучших агентов извела!
– Галактических?
– И галактических, и метагалактических, и параллельных,
и подпространственных, иномерных, макросных…
Я вздрогнул, зябко повел плечами:
– Что, все эти… двухголовые? В смысле, инопланетные?
Он сказал с поблажливостью, даже поблажливо:
– Вы даже не представляете… даже не представляете,
сколько на этой крохотной планете… скажем, неземлян!
– Сколько? – спросил я довольно глупо. Потряс головой,
спросил иначе: – А чего они, а? Медом намазано? Халява наклюнулась?
Торкесса, мстя за невнимание к ее красоте, в великом
презрении сдвинула хрупкими плечиками:
– Если возмечталось, что все из-за вас, дорогой граф,
то выбросьте эту блажь.
– Но ведь вы…
– И я, – сказала она с неохотой, – и Кварг, и даже
Индельв, а может быть, даже еще с две-три сотни агентов здесь из-за вас… Вы,
несмотря на свою дикость, очень важны нашей Всегалактической конфедерации. Но
остальные ищут совсем другое. Для них наша Галактика…
Кварг вставил с невеселым смешком:
– Эта.
– Что? – переспросила она.
– Эта Галактика, – пояснил он. – Мы говорим «наша
Галактика», а они…
В его пропитом голосе ясно слышалась зависть. Торкесса
кивнула:
– Да, для них эта Галактика – песчинка! Древнейшие из
преданий Вселенной говорят, что именно на Земле хранится краеугольный камень,
из которого пошла Вселенная. И если его достать…
