Пока я молол, засыпал, следил, как коричневая поверхность
начинает приподниматься, он молчал, наблюдал за моими движениями. И лишь когда
я снял джезву, он сказал все так же почтительно:
– Я уверен, этот волнующий момент войдет в историю.
Летописцы будут пересказывать и переписывать, добавляя все новые подробности…
как это всегда делается, но я… но мы…
Я поинтересовался:
– Вы не знаете, как молоть кофе?
– О, мы знаем многое! Но будет записано, что вы мололи
кофе собственноручно…
– Это электрическая, – ответил я, – но у меня, помню,
была и такая, где приходилось крутить ручку… А что в этом странного?
– А что это делаете вы, сам Гакорд!
– «Сам» – это звучит хорошо, – признал я, – но вот
«Гакорд» – из другой оперы.
Он спросил настороженно:
– Что, и здесь есть уже опера? Как называется?
Я сдвинул плечами.
– Да просто спэйс. Спэйсопера. Правда, есть вроде бы и
простые, обычные… всякие там лебединые озера, Онегины и Сусанины, но то все для
археологов.
– Спэйсопера, – повторил он задумчиво. – Как интересно…
Похоже на остатки древних знаний… Позвольте представиться – мажордом его
герцогского сиятельства Индельв Сто Сороковой. Это значит, ваше герцогское
сиятельство, что мы, род Гемингов, вот уже сто сорок поколений служим при дворе
вашего герцогского сиятельства!
– Ага, – сказал я. Я дал приподнявшемуся кофе чуть
отстояться, но не чересчур, люблю горячий, помешал, чтобы муть опустилась,
выждал и разлил по чашкам. – Вам сколько сахара? Впрочем, вот сахарница.
Добавляйте, как пишут в инструкциях, по вкусу.
– Вы, вижу я, любите кофе?
– Да, – ответил я. – Горячий, сладкий и в большой
чашке. Завистники говорят, что потребляю кофе в неимоверных количествах,
слишком много ему внимания, но… я в самом деле люблю кофе. И жареного
кабанчика, кстати. Хоть никогда и не пробовал. Это, так сказать, мечта
бунтующего иудея.
Он тонко улыбнулся:
– А гуся, обмазанного мокрой глиной и брошенного в
костер?
Я удивился:
– И это знаете?
– Мы многое о вас знаем, – ответил он. – Просто не было
уверенности, что вы – это Вы, потому мы проследили путь примерно трех
миллиардов особей на Земле. Правда, поколебало уверенность, когда попробовали
сами гуся обмазать глиной и в костер… гм… но списали это на приколизм, недавно
возникшее течение на этой планете, характерное для эпохи бегства от реальности.
Я придвинул к нему чашку.
– Горячий кофе помогает выбрать для бегства мир
получше.
– Спасибо, ваше сиятельство, – поблагодарил он. Тут же
добавил поспешно: – Вижу ваше недоумение, даже недоверие… столь понятное в
данном случае, перехожу к сути. Дело в том, что вы – единственный наследник
герцогства Ургундия. Нам стоило немалых трудов разыскать вас, но сейчас я
просто счастлив!
Я размешал сахар, ибо, несмотря на бунтарские декларации, в
самом деле, что бы ни говорили эстеты, люблю кофе крепкий и сладкий. Пальцы мои
еще не вздрагивают, но в груди отозвалась щемящая струна, а над головой едва
слышно протрубили боевые трубы.
– Герцогства? – переспросил я.
– Да, ваше сиятельство.
– Это где же такое?.. Монако, Сан-Марино, Урюпинск, Сен-Жесия…
Гм…
Он мягко улыбнулся:
– Не трудитесь, ваше сиятельство. Трудно вспомнить то,
чего не знали. Это не на этой планете. Даже не в этой звездной системе.
Мои ноги начали дрожать так сильно, что я поспешно опустился
на стул. От кофе прет мощный возбуждающий запах, но мое сердце заколотилось как
бешеное без всякого допинга. Зов боевой трубы раздался ближе и громче.
– Ого, – сказал я. – Может быть, подробнее?
– Это мой долг, – ответил он торжественно. – Я
счастлив, что первым смогу о вашем великом наследии. И первым сообщаю о вашем
великом предначертании… Кстати, у вас будет больше доверия, если примете вот
это…
Я взял из его руки небольшую карточку, подумал на визитку,
но не визитка, такую же при мне как-то сунули в щель банкомата, а оттуда
полезли жабьи шкурки.
– И что с нею делать? – спросил я.
– Пользоваться, – ответил он с улыбкой. – У вас
неограниченный кредит. Во всяком случае, на этой планете нет столько товара, вы
понимаете. Кстати, это не только карточка для получения денег…
Он прервал плавную речь, насторожился, мгновенно превращаясь
из серого нотариуса в нечто более профессионально опасное. Чашка с кофе, как я
только что заметил, в левой руке, а правая метнулась к заднему карману.
– Что стряслось? – спросил я глупо.
– В коридоре опасность, – произнес он холодным голосом
командира десантного батальона. – Лучше не двигайтесь.
– Да что за…
В дверь постучали. Я скривился, за этим стуком обычно
следует ехидное напоминание, что газ на кухонной плите не загасил, что свет в
ванной не выключил или что кастрюльку передвинул на чужую конфорку, но вроде бы
сегодня еще безгрешен, так что любая опасность пока еще не опасность, разве что
в коридоре увижу того армянина, но это опасность для него, сразу дам в зубы, а
потом пачку в рыло, затем поносить на ботинках…
Индельв прошипел:
– Не открывайте!
Однако я, повинуясь рефлексу, сказал одновременно с ним:
– Войдите!
Дверь робко приоткрылась. Вполглаза заглянула Марья
Петровна, лицо умильное, просюсюкала, кося любопытным глазом на Индельва:
– Володенька, у вас водой газ залило… Я прикрутила, но
вы сами там посмотрите…
Я помотал головой:
– Спасибо, Марья Петровна, но у меня ничего нет на
кухне.
– Есть, – сказала она настойчиво. – Есть.
– Да нет, – ответил я и осекся.
Индельв уже не сидит, незаметно оказался в двух шагах сбоку.
Стоит, как сказали бы знатоки, на линии огня. Руку вытащил из кармана, держит
за спиной, я не вижу, что в ней, но по хребту пробежал холодок.
– Вы все же посмотрите, – проворковала Марья Петровна.
– Сейчас придет Родик, вы же знаете, какой хай поднимет…
Я начал вставать из-за стола, Индельв сказал мне вдруг:
– Да плюньте на такие мелочи! Я подтверждаю, вы на
кухню не ходили. Разливайте кофе, запах отпадный!
Я сделал два шага в сторону, там сахарница, Марья Петровна
вдвинулась шире, голос стал совсем сладеньким:
– Володенька, все-таки это ваша кастрюлька… Сходите же!
– Не стоит, – угрюмо сказал Индельв.
