Она спросила с испугом:
– Надеюсь, хоть мы туда не пойдем?
– А сколько этот гад пробыл на Земле?
Она поколебалась, ответила с некоторой заминкой:
– По нашим данным, не больше трех месяцев.
– Надеюсь, – ответил я с облегчением, – бацилла
политкорректности еще не разложила. До конца, но, пойми меня правильно, и
сейчас, что ни брякни, все не так поймут.
Музыка оглушала, давила, раздевала, превращала вот прямо на
месте в черт знает что, в амеб, демократов, всеядников. На входе двое могучих
амбалов осмотрели нас внимательно, торкесса пробормотала тихохонько:
– Какие же оба мордобои…
Я переспросил:
– Кто-кто?
Она фыркнула при виде моего недоумевающего взгляда,
пояснила:
– В смысле – мордатые парни. Господа, а где касса?
Я сказал ей громко, чтобы перекричать шум:
– Это ты у них спрашиваешь? У них наушники, не
видишь?.. Чтобы не оглохнуть.
– А как же с ними общаться?
– Знаками. Только не вздумай спрашивать про Хуана. Или
про Хуаниту.
Она не поняла, раскрыла хорошенький ротик, я сказал ей в
ухо:
– Здесь все черным налом, а кассовый аппарат муляжный.
Пойдем, уже все видят, что ты с Луны упала. В смысле, инопланетная шпионка!
Ишь, платить в кассу вздумала…
Вырвавшийся из зала рев едва не отшвырнул нас как могучим взрывом
на проезжую часть улицы. В зале цвета сочно-красной свежеободранной плоти
толкутся сотни людей. Из-за тесноты никто не танцует, только виляют задницами,
что вообще-то очень удобно для тех, кому медведь ухи оттоптал, всегда можно
сослаться, что мешает не только Фаберже, но и теснота. Свет выхватывал потные и
совсем уже одемократненьи лица с остановившимися пустыми глазами, спущенные с
плеч бретельки, белые сиськи, многие девушки нарочито загорают в купальниках,
чтобы потом вот так на дискотеках ошеломлять контрастом коричневой и белой
кожи, ребята иногда вскидывали кверху руки, то ли показывали, что они ими
ничего не делают там внизу в тесноте, то ли тряслись в экстазе, как хайландеры.
Торкесса приблизила лицо к моему уху, сказала в страхе:
– Зомби?..
– Сплюнь, – посоветовал я. – Это просто демократы.
Термиты и демократы только в толпе чувствуют себя комфортно.
– Но почему у них такие тупые лица?..
– Потому что демократы, – объяснил я. – Их по лицам
можно отличить на улице, на работе. А также по фразам, которые их органчик в
черепе выдает регулярно. Ну там, что силой решить ничего нельзя, Россия – сука
и ответит за все, Ковалев – совесть нации, террористы не имеют национальности…
Стоп, посмотри вон туда!
Она послушно уставилась на раздевающуюся в танце толстомясую
блондинку у шеста. Устроители сообразили, что фотомодели – это вместо вешалок,
а для мужчин женщины должны быть с толстыми задницами и таким же выменем, так
что у шеста неуклюже двигалась в танце настоящая доярка, да что там настоящая:
настоящая украинская доярка! Кто понимает, тот поймет.
– И… что?
– Да не туда смотришь, – сказал я терпеливо в ее
розовое ушко. – Вон там, за этой девицей, по ту сторону компания крутых парней,
а спиной к нам мужик в клетчатой рубахе.
Она вспыхнула, голос ее задрожал от негодования:
– Ты эту бабищу называешь девицей?.. Да на ней мяса,
как на…
– Тихо-тихо, – прервал я. – Это и есть настоящая
женщина. Диетами ни себя, ни других не мучает! А любой мужчина предпочитает
качаться на волнах, чем биться о камни… Зайдем с двух сторон, пусть тебя
заметит первой. Да не девица, а тот мужик в клетчатой. А я зайду сзади.
– Трус!
– Общечеловек, – поправил я. – Демократ. Теперь трусом
быть не стыдно, а почетно.
Она посмотрела на меня с отвращением:
– Что за прогнивший мир…
– Они девки хоть куда, – ответил я легкомысленно, – а
мы парни – хоть кого… Ох, прости, ты же, наверное, женщина…
Она посмотрела на меня ледяным взором:
– И что натолкнуло тебя на такую неожиданную мысль?
Наверное, мои сиськи?
Я посмотрел на нее наглым взглядом:
– Сиськи? Где?
Она возмущенно фыркнула, отвернулась, мы проталкивались
через толпу. Я наконец вспомнил, что она сейчас мой напарник, а напарник при
случае и жизнь спасет, догнал ее и прокричал в ухо:
– А вообще-то у тебя изумительный лифчик!
Она молчала так холодно, что я заподозрил, не знает ли, что
изумительным называют тот лифчик, который снимают с женщины и изумляются: «А
где же сиськи?», но вряд ли она знает такие тонкости, если считает, что кормчий
– это повар, дышло – легкие, куратор – петух, а хлебнуть – это откусить хлеба.
Так что ничего удивительного, что сразу же хотела помочь мне тем способом, о
котором наслушалась и насмотрелась со всех экранов, зато теперь, когда маски
сброшены, хрен допустит мои скифские лапы до ее нежного тела, чтоб не хрустнул,
мол, скелет….
– Сиськи, – сказал я ей в затылок, – это лицо женщины.
Сиськи есть – ума и диплома не надо, это все мелочи в нынешней жизни. Я лично
сам, будучи эстетом и глубоко культурным и очень образованным человеком, больше
всего ценю в женщине три достоинства: лицо и грудь. Сама понимаешь, дипломы
можно приобрести хоть в универе, хоть на рынке у молдаван, а вот сиськи – это
дар свыше, потому и ценится выше…
Глава 13
Она не слушала, протискивалась в потной жаркой толпе, ее
пробовали схватить и заставить танцевать, но она брезгливо отдергивала руки,
двигалась дальше. Никто не обижался, все понимают, что заменимы все женщины, не
фиг убиваться по Джульетте или Изольде, все бабы одинаковы, а раз все
одинаковы, то зачем платить больше, одна откажет, другая нет, все без проблем,
гуляем, Вася…
Мы начали расходиться в стороны, я прокричал в ухо:
– Расстегни рубашку еще на одну пуговицу! Чем виднее
грудь у женщины, тем хуже запоминается ее лицо!
Она дернула плечом, словно отгоняла муху, но я ощутил, что
какими-то движениями ухитряется, не прикасаясь руками, сделать сиськи виднее,
заметнее, так что все начинают таращиться на них, облизываться, а в это время
можно обчистить их карманы и даже поснимать штаны.
Подозреваемый, мужик в клетчатой ковбойской рубахе, красиво
облокотился о стойку бара. Через плечо широкая синяя лента с орденом Святой
Екатерины, исключительной белизны панталоны, красиво и плотно облегающие его
могучие икры, гульфик тоже на месте, сапоги обычные, кирзовые, но с позолоченными
шпорами. Самая обычная одежда, так у нас одевались и даже одеваются на Земле,
но что-то меня смутно тревожило, какое-то несоответствие, что ли, не так
подобраны цвета, или галстук не в тон носкам… впрочем, он без галстука, а носки
пока не видно. Хотя нет, вон из-за голенища торчит кончик тряпки, это онучи
или, как говорят в народе, портянки, что значит, носками не пользуется, облом.
