– Тихо же, – повторил я шепотом.
– Он может слушать музыку в наушниках, – строго
отпарировала она.
Из ее сумочки появились щеточки, цилиндрические палочки,
тюбики, флакончики, все это разложила на полочке перед зеркалом и, всматриваясь
в свое отражение, быстро и умело накрасила ресницы. Они на глазах удлинились,
стали густыми и пушистыми, в глазах появился загадочный блеск, синева стала
ярче, просто пронзительно яркой, радужная оболочка словно расширилась на
половину глазного яблока, а ее умелые пальцы тем временем уже ровняли брови:
где выщипала, где подкрасила, продлила дуги к вискам, придавая модную в этом
сезоне знойную восточность, кончики пальцев постучали по щекам, потерли
круговыми движениями под глазами, затем вскинула голову и резко взбила тыльной
стороной пальцев, значит, где ногти, подбородок, сильно натягивая шею.
Из сумочки появились более объемные коробочки для
накладывания маски, но взглянула в мое ошалевшее лицо, скривилась, сказала с
сожалением:
– Ладно, в другой раз…
– Ты же выглядишь молодо, – сказал я с трудом, ненавижу
говорить глупости, а разве это не глупость – уверять молодую женщину, что она
выглядит молодо, – круто, клево! Тебе не дашь даже и… в самом деле не дашь,
правда!
Она благодарно улыбнулась, дура, как же на это все
покупаются, а еще магистр звездных наук, и с пистолетом в обеих руках, чуть
враскорячку, готовая стрелять в любой миг, палец на курке, напряженная, как
струна, из-за чего ее прелести вздуваются под тонкой тканью моей рубашки еще
выразительнее, двинулась из прихожей, не шибко просторной, к тому же
заставленной с одной стороны обувью, а с другой стороны столиками, шкафчиками,
а на стене из-за недостатка места два велосипеда на вбитых крюках, один над
другим.
Я на всякий случай коснулся зеркала, это оказалось, как я и
ожидал, зеркальной дверцей шкафа, открылся длинный ряд одежды на плечиках.
Торкесса оглянулась, я все еще не следовал за нею, за ворохом одежды кто-то
может спрятаться, сто раз такое в кино видел, это только в анекдотах тут стоит
голый мужик и ждет трамвая, а наяву, в смысле в кине, здесь обычно крутой дядя
с автоматом в загорелых руках.
– Что-нибудь интересное? – спросила она шепотом.
– Не очень, – ответил я, рассматривая за двумя
двубортными костюмами изящный камзол с золотыми галунами и позументами,
новенький мундир с эполетами, темный, слегка потертый сюртук с двумя большими
звездами и алой лентой через плечо, а также набор вязаных рубашек, которые так
хорошо надевать и под кирасы, и под стальные доспехи. – Но, чувствуется, хозяин
здесь живет довольно давно… Кроме того, хозяйственный, что не переходит в
скупость, однако достаточно бережлив. Она поморщилась:
– Их служба очень прижимиста! Плохо оплачивает агентов,
так и работают.
– Экономика – это все, – согласился я и добавил,
умничая: – Как сказал Карл Маркс.
– Не все, – возразила она из кастовой солидарности. –
Служит же!
– Наверное, не демократ, – предположил я. – Или совсем
дурак.
Она потихоньку кралась бесшумным охотничьим шагом, пистолет
грациозно в двух руках, колени сильно согнуты, отчего и без того оттопыренная
задница выпячивается так провокационно, что уже не ухватить хочется, а дать
хар-р-рошего пинка, чтобы по всем остальным помещениям прокатилась кунфуиной
ниндзей.
Справа две двери, одну пропустила, там на двери изображение
писающего ангелочка, а когда я поравнялся с этим херувимчиком, которому,
оказывается, ничто человеческое не чуждо, мы одновременно дернули на себя двери
и наставили пистолеты в открывшиеся туалет и ванную. В моем туалете ничего
необычного: сральник, биде, зеркало на стене и полуоборванный рулон туалетной
бумаги. Да еще толкач с пластиковой ручкой, на которой видны следы острых
зубов.
Судя по лицу торкессы, она тоже смотрит вовсе не в
королевскую ванную. Я сдвинулся, заглянул, обычная дешевая, даже не Шарко,
ванну из экономии места убрали, зато есть большое зеркало, на полочке множество
кремов и шампуней, два сорта мыла, словно здесь не мужчина живет, бритвенный
прибор антикварной работы, я рассмотрел на ручке надпись готическим шрифтом:
«Kaizer Vilgelm Oranski».
Торкесса взглянула на потолок, на стены, шепнула:
– Здесь его нет… Посмотрим дальше.
За дверью в комнату послышалось движение, странные хлопающие
звуки. Мы встали по обе стороны, торкесса несколько раз набрала в грудь воздух,
делая гипервентиляцию перед прыжком, я засмотрелся на ее вздувающуюся грудь,
что поднималась, грозя прорвать ткань, затем ее глаза затуманились, она
пошатнулась, я едва успел подхватить теряющую сознание. Она обвисла в моих
руках, но пистолет не выпустила, я прижал ее, такую мягкую, податливую, нежную,
женственную, расстегнул рубашку и начал делать прямой массаж сердца. Но так как
не знаю, с какой стороны у них сердце, то на всякий случай делал этот массаж,
как умел, во всех местах, где предполагал у женщины, да еще инопланетянки,
сердце. Ведь оказалось же у натурщицы Пикассо одно замечательное женское место
вообще за ухом…
Торкесса медленно приходила в себя, вздрогнула, отпихнула
мои руки, хоть все еще слабыми вздрагивающими лапками. Ее голос подрагивал от
неловкости:
– Сделала на один вдох больше…
– И перенасытила легкие кислородом, – добавил я. – Это
значит, что наши метаболизмы очень похожи. У нас могут быть дети.
В ее глазах появился ужас, она отпрянула, начала поспешно
застегивать рубашку.
– Дети?.. Мерзавец! Ты уже успел?
– Нет, – промямлил я, – что ты… Я только искусственное
дыхание…
– А почему у меня такое странное ощущение…
– Да это как-то само… – сказал я в неловкости. – Само
собой… понимаешь… Это неконтролируемо… Но я, кажется, успел крикнуть:
«Берегись!»
Она прошипела с ненавистью:
– Только кажется?
Ее руки торопливо застегивали, одергивали, поправляли
рукава, я дивился своему хитроумному инстинкту, что вот так без всякого участия
сознания сумел, гад такой, меня не спрашивая, наглец, мол, он же старше разума,
тот вообще молокосос, вот и взял власть в свои руки.
– Ну ты че, – сказал я и вытер рукавом нос, – обещаю на
тебе жениться, если тебя последствия как-то волнительнуют…
Она едва не взорвалась, как граната с выдернутой чекой, в
глазах боевые лазерные лучи, я побоялся, что заметят через дверь с той стороны,
прошипел и указал пальцем, хотя вроде бы и неприлично для принца галактической
Империи. Она со злостью в глазах отвернулась, мы снова заняли позиции, она
оглянулась в мою сторону, я пнул в дверь ногой, дурак, забыл, что по правилам
пожарной безопасности все двери отворяются только наружу, чтобы проще выбегать
в дыму, нога занемела, но торкесса быстро дернула дверь на себя, ударив меня
еще и по лбу, прыгнула вовнутрь, я ринулся следом, успел увидеть только ее
гибкий силуэт, что как пропеллер появлялся и исчезал за креслами, столами и
диванами: передвигалась торкесса исключительно кувырками.
