– Не знаю, – отрезал я сердито. – Ты лучше приготовь
все снова, если не хочешь, чтобы я вытащил из мусорного бачка. Твоя
идеомоторика лучше тебя знает, что делает! Вот уж действительно, когда женщина
руководствуется спинным мозгом, все прекрасно, а когда начинает умничать…
Она перебила:
– Что-нибудь отыскал?
– Никаких ключей, – ответил я с жалостью. – Я
поднимался наверх, там лесенка, осмотрел верхний этаж, ничего подозрительного,
хотя зал со средневековыми рыцарями, конечно, впечатляет! Это просто уникальная
коллекция рыцарских доспехов, ни в одном из эрмитажей таких нет. А ты?
Она сдвинула плечами:
– Я спускалась вниз, там есть ход на нижние этажи.
Скорее склады, чем жилые помещения, но попалась и пара лабораторий. Правда,
запущенные. В одной, как я поняла, когда-то добывал философский камень и
эликсир жизни. Там очень много мелких костей. То ли дети, то ли мыши летучие. И
тигли знакомые, на одном даже выбито, что это подарок от друга-алхимика,
некоего Гете…
– Иоганна Амадея, – кивнул я понимающе, – знаю, он
этими делами баловался. Недаром же в восемьдесят два года к восемнадцатилетней
сватался. Ты делай яичницу, делай! Идеомоторика дело говорит.
Глава 15
Яичница в самом деле получилась восхитительная, я даже
заподозрил, куриные ли яйца, может быть, контрабандные с какой-нибудь Веги или
Эпсилона, а ветчина не ветчина вовсе, а мясо курдля… нет, курдль не может быть
таким вкусным, слишком огромный, нежное бывает только у мелкоты.
Торкесса ухомякивает за обе щеки, на меня не смотрит, словно
в ее мире обедать с мужчиной намного неприличнее, чем с ним же предаваться
сексуальным фантазиям, лицо порозовело, румянец окрасил кожу, глаза блестят,
как жемчужины на солнце.
– Что теперь? – спросила она, когда я самолично, такое
важное дело женщинам нельзя доверять, приготовил кофе.
– Бороться и искать, – ответил я, – найти и
перепрятать.
– Что перепрятать?
Я поставил перед ней чашку с дымящимся кофе. Торкесса
смотрела непонимающими глазами.
– Так говорится, – объяснил я.
– А смысл?
– А при чем здесь смысл, – сказал я чуточку
раздраженно. – Кто тебе сказал, что всегда должен быть смысл?.. Вот была бы
жизня жутковастенькая!.. Просто говорится, как… как будто скользишь по маслу.
Говоришь, говоришь, а думаешь совсем другое. Потому нас так трудно прищучить,
прижучить, поймать под ноготь. Человек думает одно, говорит другое, а делает
третье… Ты пей, а то остынет. Или останешься без кофе, мы сейчас уходим.
Она спросила с надеждой:
– Ты уже знаешь, куда идти?
– Да, – ответил я.
Допил кофе, отодвинул чашку, поднялся. Лицо мое напряглось,
сам чувствую, как натянулась кожа, в глазах жжение, наверное, это так сам
ощущаешь неистовый и местами беспощадный блеск.
– Куда?
– Прямо, – ответил я твердо. Заметив недоумение в ее
глазах, объяснил, снисходя к женскости: – Сказано же, дорогу осилит идущий!
Она торопливо дохлебала темный напиток, а когда я направился
к двери, послушно оказалась сзади, как правоверная мусульманка. Я повел к
выходу, но внезапно возникло такое острейшее чувство опасности, что ноги
примерзли к полу. Торкесса ткнулась мордочкой в спину, высунулась, проследила
за моим взглядом. В стене напротив медленно вращаются лопасти вентилятора.
– Откуда? – спросила она в недоумении. – Когда входили,
этого не было…
Я чувствовал, как меня проняла дрожь, по спине пробежали
мурашки размером с черепашек-ниндзя.
– Что случилось? – спросила она встревожено. – Ваше
Величество, вы так сбледнули!
– Отступай, – велел я свистящим шепотом, – на цыпочках!
Она попятилась на пару шагов, глаза как блюдца, прошептала
тихо:
– Да что случилось?
– Не видишь?
Мы доотступали на безопасное, как мне показалось,
расстояние, и лишь тогда стена ощутимо вздрогнула. Раздался могучий рев
разочарования. Торкесса охнула, схватила меня за руку.
– Это хронг? Это хронг, да?
– А хрен его знает, – ответил я нервно. – Но если
узришь медленно вращающиеся лопасти, то какие тебе еще признаки беды нужны?
Даже смельчак убегает со всех задних ног!
Я утащил ее обратно, путь через прихожую отрезан, голова
раскалилась, мысли мечутся, как футболисты на поле, торкесса смотрит жалобными
глазами.
– Придется, – сказал я, – через балкон.
Она ахнула:
– Вниз? С семнадцатого этажа?
– Да, – отрубил я.
– Никакая веревка не выдержит!
– Выдержит, – заверил я.
– Ты в своем уме?
– В своем, – ответил я нагло. – Спустимся на балкон
шестнадцатого… нет, не пойдет, это тоже его квартира… на балкон пятнадцатого, а
оттуда уже к лифту. Или к пожарной лестнице. Или я к лифту, а ты – к лестнице.
Она сердито сверкнула глазами, но смолчала, что удивительно
для женщины. Пробежали через огромную квартиру, торкесса пыталась на ходу
сдернуть с кровати простыню, начиталась или наслушалась, как из замков удирают
по связанным простыням, а то и насмотрелась, кто знает, что у них за мир, я
молча вытащил на балкон, перелез через перила, сейчас только бы не струсить,
все зависит от того, главный я герой или второстепенный, главному ну никак
нельзя с семнадцатого этажа, сполз пониже, раскачался и прыгнул.
Летел по воздуху не больше метра, но прошла вечность, я
падал в холодном поту, а когда брякнулся на кафельный пол, долго не мог
отдышаться. Сверху донесся испуганный голос:
– Кто-то ворвался в квартиру!
– Прыгай! – прокричал я и бросился к перилам. – Или
опускайся, я тебя подхвачу!
– Боюсь!
– Но там тебя сожрут! – крикнул я. – Или используют как
гусеницу для выкукливания своих личинок!
Сверху послышался шорох, показались ее ноги. Она повисла на
кончиках пальцев, я приподнялся, перехватил ее за талию, потянул, но она не
отпускала руки.
– Брось! – гаркнул я. – Или ждешь, когда тебя там
схватят? И будем тянуть, кому большая половинка достанется?
Она рухнула мне в объятия, я подхватил на руки и бросился в
комнату. На кровати возятся двое, при звуке распахнувшейся двери вскочили и
ломанулись в стенной шкаф, не сообразили даже, что дверь балконная. Я бегом
пронес торкессу в прихожую, кое-как открыл одной рукой замок, торкессу
придерживал в это время коленом снизу, выскочил на площадку.
Из лифта как раз выходит солидный господин с портфелем.
Увидев нас, вытаращил глаза, явно направлялся к той же двери, которую я оставил
распахнутой.
