– Придержите лифт! – крикнул я. – Спасибо!.. У нас там
групповуха была, но передозировка, сами понимаете…
Он яростно всхрапнул, бросился в квартиру. Я внес торкессу в
кабинку, двери захлопнулись, пол дрогнул, я ощутил, что быстро опускаемся.
Торкесса прижалась ко мне, плечи тряслись.
– Я понимаю, – прошептала она мне в грудь, которую я
старательно раздувал и раздвигал, – понимаю… почему самые лучшие наемники
Вселенной – земляне… Почему именно вас выкрадывают, чтобы сделать Хранителями
Печати, рыцарями Пространства, а также Бессмертными Гуингнерами…
– Ага, – сказал я с неловкостью. – А кто такие
гуингнемы?
– Гуингнеры, – поправила она. – Хотя, возможно, в
прошлые миллионы лет их звали и гуингнемами… Никто не знает, кто они и что они,
но слух идет, что только рожденные на этой планете годятся…
– Да, – подтвердил я. – У нас и девки – хоть куда, и
парни – хоть кого. Везде можем, только у себя не разберемся.
– Может быть, – предположила она, – вам просто так
нравится?
Кабинка дрогнула и замерла, двери с медлительной неспешностью
раздвинулись. Проплыла стена с развороченными почтовыми ящиками, на входе
встретили толстую бабу с детской коляской. Я напрягся, однако баба, как ни
странно, в самом деле баба, а не крутой мужик с двумя бронежилетами, а в
коляске ребенок, совсем не привычно ожидаемая связка гранатометов.
Торкесса тоже вздохнула с облегчением. Мы переглянулись,
засмеялись. По земле промелькнула плотная тень, над головой нарастало
механическое стрекотание. Я вскинул голову, над нами стрекочет винтом или
мотором вертолет. Мужик, сидя на краю и держась одной рукой за косяк, что-то
кричит в мегафон, как депутат на митинге избирателей, на ломаном русском языке
что-то типа «Рус, здавайси!». Я показал ему не уже привычную пятерню с
оттопыренным средним пальцем, а по старинке вздернутый кулак левой руки, при
этом правой выразительно стукнул по бицепсу, чтобы кулак подпрыгнул, как бы
засаживая апперкот снизу. Ну, пусть будет апперкот, это я с оглядкой на
парентлок.
Мужик в испуге выронил мегафон и выпорхнул вниз, красиво и
поэтично раскидывая руки, аки лебедь. Следом за ним полетела ослепительно белая
шляпа, но я мог бы и не видеть ее, все равно бы понял, что он из белошляпников,
ибо парни в черных падают некрасиво, не эстетично, с дикими воплями, бранью.
Тело пронеслось с ускорением в девять и шесть, с грохотом,
звоном и треском рухнуло на крышу автомобиля, вмяв ее, как пластилиновую.
Стекла вылетели с красивым звоном, радующим душу, словно окна телефонной будки
под лапой Годзиллы. Автомобиль просел и закачался, рвануло во все стороны
пурпурным огнем, вспыхнуло, словно нефтехранилище под рухнувшим горящим
боингом.
Нас догнала волна жара, подбросила. Мы красиво взлетели в
воздух на фоне красно-пурпурной стены бушующего пламени, затем нас бросило на
горящую опаленную землю. Торкесса еще хлопала глазами, ничего не понимая, но
я-то понимал все, насмотрелся, ухватил ее за руку, закричал, что бежим, щас
взорвется, а она не понимает, что там может взорваться, я тоже не понимал, но
уже отвык задавать эти вопросы: знаю, что обязательно, ну что обязательно, как
обязателен восход солнца!
Когда мы одолели только три шага, гулко и страшно ухнул
взрыв. Жаркая волна догнала и окатила с головой. Могучий толчок в спины, мы
рухнули, отползли, вскочили и побежали. Новый толчок, еще ужаснее, торкесса в
панике оглядывалась, я – нет, я-то знаю, что позади зрелище, будто горит
нефтяная вышка в Саудовской Аравии, тащил ее, пока не добежали до своей машины.
Рванули дверцы, ввалились с двух сторон, хватающие воздух
широко раскрытыми ртами, как рыбы на берегу. Торкесса смотрела на меня как-то
странно и старательно выпячивала грудь, уже знает, что всем самцам нравятся
размеры этих желез, я съехал вниз по зеленому газону, ну и что, что не было,
просто не заметил раньше, а теперь вот заметил, так что съехал по зеленому
газону, машина едва не перевернулась посреди цветника, на шоссе кое-как
выскользнули из-под колес огромного, как гора, грузовика, но быстро перебрались
в левый ряд, иначе не ездию, дальше погнал, высматривая среди автопотока тех,
кто за нами гонится, или тех, кого надо догонять нам, иначе на хрен и за руль
садиться?
Только сейчас заметил, когда вот так начал присматриваться,
что женщины практически все – красивые фотомодели, с высокой грудью, осиные
талии, пухлые губы, словом, все нужные атрибуты, вплоть до последнего, который
на самом деле первый: с виду полнейшие дурочки, а их мужчины – уроды, от грубых
гигантов, в этом случае жены крохотные, до плюгавеньких сморчков, а в этом
случае жены обязательно – сочные гаргантюгши.
Проехали мимо шумного многолюдного митинга, оратор с
грузовика что-то кричит, остальные потрясают плакатами. Я с трудом разобрал
надпись на самом крупном транспаранте: «Здесь производится сбор подписей за
восстановление поруганного бассейна «Москва» на историческом месте».
Впереди образовалась вяло текущая пробка, автомобили
сбавляли скорость, потом вдруг, как зайцы, прыскали в стороны, некоторые даже
въезжали на тротуары, а самые пугливые пытались карабкаться по стенам: нам
навстречу на приличной скорости тяжелый танк, весь облепленный грязью
аризонских болот.
Торкесса взвизгнула:
– Он не по своей полосе!
– Где танк, там и его полоса, – ответил я мудро и
прижал машину к бордюру, давая дорогу. – Заряженному танку в дуло не смотрят,
пусть едет. Возможно, кто-то поехал говорить правду.
– Как это?
– Правду лучшие всего говорить из танка… Ничего,
главное, чтобы в танке за рулем не женщина.
Торкесса фыркнула, отвернулась. Мы проехали мимо огороженной
желтыми лентами широкой площади вокруг элитного гиперуниверсама, оттуда
доносится стрельба, я притормозил, чтобы не врезаться в зевак, даже на проезжую
часть повыходили, глазеют, это не Америка, где все дисциплинированно
разбегаются. У нас как на представление в цирке сбегаются, помню, на штурм
Белого дома пришли смотреть тысячи, жен и детей привели, на пули и осколки
никто внимания не обращал, туда же сразу подтянулись пирожники и продавцы
мороженого, бизнес есть бизнес. Сейчас тоже, чую, сюда спешат продавцы пиццы и
гербалайфа.
– Что там случилось? – спросила торкесса.
Я присмотрелся к подкрадывающимся фигурам, ведут
непрестанную стрельбу, а с крыши гиперуниверсама сыпятся, как горох, сотнями и
даже тысячами люди с трехстволками в руках и ушанками на бритых головах. Такие
же точно, только визжащие и со злобными перекошенными лицами, подпрыгивают под
выстрелами и падают на спину возле входа в гиперуниверсам, куда целеустремленно
продвигаются люди с красивыми благородными лицами, все из себя, с осанкой и
благородством в движениях, в пятнистых комбинезонах и плотно подогнанных
бронежилетах.
– Все то же, – прорычал я зло.
– Ну скажи!
Я сказал еще злее:
