– Снова американские суперэлитные части мочат русских и
талибских террористов.
Она удивилась:
– Здесь? В Москве?
Я сдвинул плечами, крутил руль во все стороны, машина
пробиралась через вяло текущую пробку.
– До тех пор, пока… Сами выращивают себе врагов и
могильщиков.
Выбрались, помчались, по дороге торкесса засмотрелась на
перестрелку между тремя автомобилями, я не реагировал, меня приучили к
стрельбе, я ее настолько часто слышу с экранов, что по фигу все эти одиночные
выстрелы и даже нескончаемые очереди из автоматов или пулеметов. Разве что
красиво взорванный небоскреб заставит лениво повернуть голову да еще мощная
мина под автомобилем, что подбрасывает его на высоту трехэтажного дома, а из
него чтобы сыпались во все стороны самые разные части тела, чтобы куски
окровавленного мяса шлепались смачно и звучно, как кипы сброшенного с крыши
небоскреба мокрого белья…
Торкесса вздохнула:
– И как вы только в таком мире живете?
– ТАСС уполномочен промолчать, – ответил я.
Я наконец перестроился в правый ряд, пошел на большой
скорости по дуге, что выводит на Окружную. Рядом жмутся к обочине владельцы
автомобилей, которые даже не знают, где у автомобиля заднее лобовое стекло,
пугливо пропускают вперед, я наконец-то выметнулся на простор, быстро
перебрался в левый ряд.
– Хорошо, – вырвалось у меня, – у настоящего мужчины
все должно быть под рукой: машина, квартира…
Я оборвал себя, взглянул на пышную грудь торкессы, стал
смотреть на дорогу. Торкесса облизала губы, такие пухлые, спелые, сочные,
сказала нерешительно:
– Тогда позволь мне тебе помочь…
Я удивился:
– В чем? За нами еще никто не гонится. Или я не
рассмотрел?
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – сказала она и
начала расстегивать рубашку.
– Э-э, – сказал я предостерегающе, – прекрати! Я, к
твоему сведению, весьма консервативный рыцарь. Не копулирую все, что движется!
Она округлила глаза, ротик приоткрылся в изумлении.
– Как, почему?
– Потому.
– Но ведь все же…
– Я – не все.
– Но если ты герой…
Я поморщился:
– А я – супергерой. Я герой не уходящего дня, что весь
истрахался, а герой будущего пуританского времени. И нынешним законам не
подчиняюсь, а создаю их сам!
Она притихла, смотрела с великим уважением, я раздвигал
плечи и делал каменное лицо с бараньим волевым взглядом, но чувствовал себя,
понятно, вовсе не так, как декларирую. Все мы, живя в обществе, ходим по его
законам: шаг влево, шаг вправо… чуть отшагнешь, пристрелит либо мода, либо
общественное мнение. А если кто и допускает бунт, то всегда самый крохотный,
вроде вяканья на кухне под стопочку водки, когда вроде бы все можно, человек за
себя не отвечает, бес попутал, а вообще-то я белый и пушистый, ура
государю-императору и спасибо за счастливое детство!
По авторадио передавали о катастрофах, обвалившихся домах,
пробках на дороге, я тщетно поискал музыку, озлился, выключил вовсе. Торкесса
искоса посматривала на мое нахмуренное лицо, протянула робко руку и пощупала,
ну да, что именно пощупала, думаю, объяснять не надо.
– Брысь, – сказал я вяло. – Я же сказал…
– Я только хочу тебе помочь…
– А других способов не знаешь?
Она похлопала длинными ресницами, лицо кукольное, молодчина,
так и надо: чтобы произвести впечатление, дети стремятся выглядеть старше,
мужчины – умнее, женщины – моложе и глупее.
– Я выбираю лучший…
Я сказал досадливо:
– О господи!.. Ты в самом деле ничего больше не знаешь?
Не умеешь?
Она протянула обиженно:
– Дорогой, я хочу тебя развлечь…
– Ну тогда стихи почитай, – предложил я.
Она захлопала глазами:
– Стихи? Какие стихи?
– Да хоть какие-нибудь, – ответил я. – Свои любимые. Ты
хоть знаешь, что такое стихи?.. Ну, это слова из песен, только без музыки,
поняла?
Она подумала, просияла.
– Да, поняла!… Ла-ла-ла… ла-ла… ла!… Лала-ла… ла-ла…
ла!… Ла-ла-ла-ла… топ-дыр!.. ла-ла…
Я прервал поспешно:
– Все понятно, я тоже уважаю Велемира Хлебникова, но
только так, демократически, то есть слышал, что надо ахать. И еще есть… как их,
Гиппиус и пан Бычковский… или еще кто-то. Но слушать не хочу.
Машина пронеслась под высоким ажурным мостом южнобутовского
легкого метро, я засмотрелся на стремительно проскакивающие вагончики, едва не
дал себя подрезать ловкачам, что зарабатывают на лохах.
– Кишка тонка, и танки наши быстры!
Торкесса переспросила испуганно:
– Что? Где танки?
Я скривил губы:
– Плохо тебя готовили к шпионской миссии.
– Почему? Я прошла курс ускоренной гипнопедии…
– На котором выучила восемьсот языков, – прервал я, –
хотя действовать приходится в одном, и все такое же умное тебе вложили в башку,
но бесполезное. Ну скажи, вот я не знаю других языков, ну и что, ты больше меня
похожа на местную? Да тебя каждый раскусит. Ты вот уверена, что директор бара –
это барбос, а бар с приглушенным светом – бардак, однако не знаешь, что такое
халява или… или даже вебла!
Она переспросила:
– А что такое вебла?
– Ну вот, – сказал я саркастически, – вот и попалась!..
Она вскрикнула, я проследил за ее взглядом. Мимо пронесся
потрепанный жигуль, я всеми фибрами ощутил под капотом усиленный мотор, я
что-то стал очень чувствительный, сразу все замечаю, от жигуля вообще-то одна
коробка, а внутри хрен знает что такое, хорошо, если простое феррари, а то,
может, и вообще инопланетное. Четыре мужика, что в салоне, тут же отвернули
головы и сделали вид, что вовсе не рассматривают нас, ну вот ничуть не
интересуются.
Однако двое из них сунули правые руки к внутренним карманам
пиджака, водитель поддавал газу, машина уходит в отрыв, они наблюдали за нами в
зеркало, не двигались, оружия пока не вытаскивают.
Я сказал зло:
– А не пора ли оленю превратиться в дядюшку-волка?
Торкесса вскинула на меня взгляд прекрасных синих глаз.
– Что ты хочешь?
– Держи руль, – скомандовал я.
– А ты?
– Я прыгну к ним в автомобиль, убью тех с пистолетами и
завладею пакетом.
– Ка… ким?
