– Как ни крутись, а задница – сзади…
Я ответил:
– Две головы хорошо, а безопасный атом лучше.
Снова подобрался уже с другого бока, однако он тут же бросил
катер так, что, продолжай я цепляться, неминуемо врезался бы лбом в сваю
толщиной с гигантскую секвойю. Мы все еще гоняли между сваями, на берегу орут и
подпрыгивают в восторге, возле будки тотализатора толпится народ. Торговлю
пирожками и пиццей развернули уже по всей прибрежной полосе.
Я высчитывал сложнейшие комбинации, как и в каком месте
приблизиться, чтобы зажать между мотоциклом и сваями, но минотавр, как будто
чует каждое мое движение загодя, маневрировал настолько умело, что я начал
отчаиваться, пальцы устали сжимать руль, тело промерзло на холодном ветру,
почему-то всегда встречном, и тогда я пошел на безрассудный риск: приблизился,
навстречу несется толстенная свая, разнесет вдрызг… я прыгнул на катер в тот
миг, когда мотоцикл налетал на препятствие. Удар, грохот, могучий взрыв и
выброс в небо облака оранжевого пламени, словно взорвался транспортный боинг,
перевозивший бензин для всей танковой армии в оккупированном Ираке.
– Ах ты ж…
Минотавр попытался отбиваться ногой, руки заняты рулем, я
зашел сзади и ухватил за горло.
– Поворачивай к берегу!
– Щас, щас… горло не дави!
– Пора вообще сломать, – пообещал я. – Будешь тише –
дольше будешь.
Он прохрипел:
– Я те че… робкий пингвин?
Внезапно он бросил руль и, подбив ударом снизу руки, сам
вцепился в мое горло. Катер, как мне показалось, еще больше увеличил скорость.
Мы боролись, напрягая все силы, а катер несся к берегу. Послышались крики, на
огромной скорости катер выскочил на сушу, толчок, взлетаем на небольшой
пригорок, дальше катер понесся, пугая загорающих, сшибая тенты, шезлонги,
киоски с сельтерской водой. С треском подлетела высоко в воздух тележка
мороженщика. Ребятня с ликующими криками бросилась ловить взлетевшие в синеву
стаканчики.
Мы оба пригнулись, катер на полном ходу врезался в натянутую
палатку. Оттуда вроде бы донесся девичий крик, чересчур быстро перешедший в
женский. Катер пронесся, как носорог в пору случки, носовое стекло залепило
двумя лифчиками с кружевами, французское белье, явно в палатке прячутся две
лесбиянки, так им и надо, извращенки, тут двое таких крутых мужиков выпускают
пар зазря…
Мы еще боролись, катер опустил нос, уже сбавил скорость, но
далеко впереди блеснула полоса воды, то ли другое озеро, то ли мы сократили к
нему путь, пересекши полуостров посуху. В глазах минотавра мелькнула радость, я
понял, что скорости катера хватит, чтобы соскользнуть в воду, а дальше мотор
заработает без натуги, помчится по водной глади, даже приподнимется, как
глиссер, и снова вся эта бодяга заново…
Я отпустил одну руку, дотянулся и с силой крутнул руль.
Минотавр едва не сломал мне шею обеими руками, но катер повернуло. Инерция
прижала нас к борту, я ощутил, что вот-вот вывалюсь, отпустил гада и ухватился
за край. Минотавр тоже едва держится, дышит глубоко, вдруг в его глазах
появился ужас. Я быстро поднял голову. Катер несется прямо на массивную
бетонную стену военного госпиталя, я поспешно прыгнул через борт, минотавр еще
пытался повернуть руль, но уже поздно, прыгнул…
И в тот же момент катер врезался в стену. Грохот раздался
уже из быстро расширяющегося огненного шара, вылетели осколки, словно их
расшвырял взрыв в пару тонн гексогена. Оранжевое пламя поднялось на высоту в
пять-семь этажей, жаркое и ревущее, как будто распахнулось жерло мартеновской
печи.
Минотавр закувыркался, его внесло в пламя, исчез на
несколько долгих минут, я уже рассчитывал увидеть только пару обгорелых костей,
но он вылетел с диким воплем, весь объятый паром, будто выскочил из русской
бани, мокрая одежда отдает влагу бурно. Я поднялся и бросился в его сторону,
однако он помчался как заяц, благо враз высохшая одежда не сковывает движения,
как у меня намокшая.
Там впереди проезжая дорога, я страшился, что остановит
кого-то, возьмет в заложники или вышвырнет и прыгнет за руль, однако он,
петляя, перебежал между машинами на ту сторону, ринулся вверх по насыпи. Мне
повезло меньше: на середине шоссе ощутил сильнейший удар в бок, небо и асфальт
поменялись местами, меня подбросило в воздух, я перелетел через капот, выбил
локтем стекло, но не задержался, а перекатился на багажник, а оттуда шлепнулся
на шоссе под колеса огромного грузовика.
Глава 17
К счастью, мужик успел свернуть, протаранил легковушки, я
слышал треск, скрежет, из последних сил доковылял на другую сторону и, сильно
хромая, ринулся за минотавром. Вверху по насыпи катит поезд, на повороте сильно
сбавил ход, минотавр побежал рядом с вагоном, подпрыгнул и ухватился за
поручни.
– О господи, – простонал я, – только не это…
В боку стреляет и сильно колет, легкие поднялись наверх и
закупорили дыхательное горло, одна нога почти не сгибается, вторая же,
напротив, не желает разгибаться. Я упал на четвереньки и покарабкался по
насыпи, вагоны катятся вроде бы неспешно, но это издали, а здесь вижу, что
несутся, как утюги по смазанному жиром зеркалу, колеса грохочут часто-часто, и
стоит мне сделать одно неверное движение…
Последний вагон покидал излучину, поезд уже снова начал
разгон, я очутился перед бешено несущейся мимо железной стеной, в ушах грохот,
голова раскалывается, колени ослабели, я с огромным трудом стиснул челюсти,
задержал дыхание и ухватился за поручни этого последнего вагона.
Рывок был такой силы, что руки выдернуло из плечевых
суставов. Острая боль стегнула по всей длине рук прямо в мозг, я взвыл, хотел
отпустить поручни, но пальцы не слушаются, меня волочит по гравию совсем рядом
с колесами, ботинки скребутся о блестящий отполированный миллионами тонн груза
рельс. Далеко впереди показался металлический столбик, попросту вкопанный в
землю обломок рельса, на котором зачем-то пишут цифры, через полминуты меня
проволочет через него и разорвет пополам…
Я застонал и на одних руках начал карабкаться выше. Острая
боль стала невыносимой, я выл, стонал, плакал, жаловался, однако столбик
промелькнул внизу, а я, уже помогая ногами, вскарабкался до крыши, огляделся.
За шесть вагонов впереди видна фигурка минотавра, бегущего по крыше.
Разбежался, отважно прыгнул, упал брюхом на крыше следующего вагона, поднялся и
начал разбег для прыжка на крышу следующего.
– Сволочь, – прошептал я, – сволочь…
До головного вагона ему разве что с десяток прыжков, хотя
ума не приложу, что понадобилось в головном. Я вылез на крышу, хотелось вот так
и лежать, обдуваемым сильным встречным ветром, но я сказал себе непреклонно и
мужественно: «Надо, товарищ», поднялся и побежал по крыше.
Страх стиснул сердце, впереди приближается пропасть, вагоны
раскачиваются, в колене стреляет боль, но я сцепил зубы и, разогнавшись как
можно сильнее, прыгнул…
