– Ну? – сказал я.
– Что «ну»? – удивился один из профи.
– Рассказывай, – велел я. – Кто ты, что ты… И этот,
который любит балет. И что вам вообще было заказано, и почему так делаете?
Профи довольно и раскатисто расхохотался. Зубы блестели
крупные, белые, сверкающие, по таким хоть кувалдой, даже щербинки не будет. Он
поправил рукой галстук, в другой пистолет, черное дуло смотрело мне прямо в
лоб.
– Меня зовут Ван, – представился он. – Не Иван, а Ван
Тузель. Я кейджианец, а вот это – Ахмед Зминем, он хаурянин. Мы из
галактической Лиги Черного Коллапса.
Я кивнул, мог бы даже добавить, что оба не женаты и не
собираются жениться, у таких всегда хватает веселых и роскошных подружек, тоже
злодеек, конечно, оба работают на русскую мафию, куда ж без нее, а еще оба
читают Экклезиаста в оригинале.
– И че вам надо? – спросил я.
Ван Тузель принялся рассказывать… Рассказывал он долго,
обстоятельно, с деталями и уводящими в сторону подробностями, все это пролетало
мимо моих ушей, я сжимался в комок. Внутри холодело и превращалось в лед, а
потом и вовсе трескалось, все напрасно, у меня нет ни малейшей надежды, ну
какой дурень явится в эту часть леса, хоть случайно, хоть с целью спасения моей
светлости и моего величества, это было бы слишком, как бы долго Ван Тузель ни
рассказывал, все равно помощи не будет, надо как-то самому, хоть за гадюку
хвататься, не тонуть же…
Я собрался с силами, мы ж земляне, что значит – народ
хитрый, мелкий и злобный на трюки, прервал с самой простодушной харей лица:
– Но вас, как я понял, никто не ждет?
Ван Тузель удивился:
– Ты чего так решил?
– Да кто за вас пойдет с такими рожами?
Ван Тузель обиделся, кивнул Ахмеду:
– Покажи ему фотографию своей любимой, а то не поверит.
Ахмед побледнел, затряс головой:
– Нет.
– Да покажи!
– Не стану, – ответил Ахмед твердо. – Я не такой дурак.
Тузель засмеялся:
– Ты что, в приметы веришь?
– В приметы не верю, – огрызнулся Ахмед, – но еще
никто, показавший фотографию своей любимой, не вернулся с задания. Такие вообще
не доживают до конца задания! Никто и никогда!
– А Кугель дель Рей? – спросил Тузель коварно.
– Кугель был командиром отряда и единственным
исполнителем, – отрезал Ахмед. – Он мог себе это позволить, хотя и он страшно
рисковал!.. Но я этого делать не стану.
Тузель засмеялся громче:
– Ахмед, вот уж не думал, что ты такой трус! А кто, как
не ты, командир отряда? Кто, как не ты, главный? Единственный исполнитель? К
тому же ты – бессмертный и неуязвимый!
Ахмед посмотрел на него исподлобья, заколебался. Тузель
смотрел с насмешкой. Смуглое лицо Ахмеда потемнело от прилива крови, а может,
покраснел от стыда.
– Хорошо, – ответил он неожиданно, – но покажешь и ты!
Тузель поколебался самое короткое мгновение, в глазах
промелькнуло нечто непонятное, но выпрямился и сказал мужественным голосом:
– Да.
– На счет раз… два… три!
Оба рывком расстегнули комбинезоны, дрожащие пальцы дернули
молнии на левой стороне груди. Одновременно блеснули глянцевые поверхности
фотографий. Оба показывали друг другу, потом повернули лицевыми сторонами в мою
сторону.
– Вот, – проговорил Тузель с вызовом. – Моя невеста. Я
не боюсь ее показать…
Ахмед прервал:
– А вот моя! Я тоже не боюсь…
– И даже скажешь, – вставил Тузель, – какие у тебя с
нею планы на будущее?
Ахмед смертельно побледнел, в глазах страх загнанного в
тупик зверя, губы задрожали, однако он выговорил с трудом:
– Мы с нею поженимся… сразу же… как я вернусь с этого задания…
На его лице проступила обреченность. В торжественной тишине
заиграл невидимый симфонический оркестр, медленно и печально, даже скорбно, но
с понятным наслаждением, я замер, превратившись в слух, где-то выводит мелодию
незримый трубач, печально плачут скрипки, высоко-высоко в синем небе красиво
исполняют лебеди, последний троллейбус, последний троллейбус…
Раздался выстрел. Ахмед дернулся, прогнулся спиной, словно
за шиворот сунули ледышку, взмахнул обеими руками, пытаясь взлететь, но оружия
не выпустил. Горящие ненавистью глаза отыскали меня, я видел, как он
поворачивает пистолет в мою сторону, но я стою, как дурак, как русский в
фильмах и баймах юсовского производства.
Тузель мгновенно развернулся и трижды выстрелил напарнику в
грудь. Ахмед захрипел, задергался, лицо исказило в жуткой отвратительной
гримасе. Он все еще пытался поймать меня на мушку, однако прогремели еще два
выстрела. Ахмед захрипел в ярости, руку с пистолетом подбросило, он выстрелил…
Тузель захрипел и, выронив пистолет, схватился за грудь. Между пальцами хлещут
тугие красные струи, я понял, что все-таки парентлоком и не пахнет, это хорошо,
крови пусть много, оглянулся, выискивая, куда отступить.
Оба рухнули одновременно, но Тузель с чистым просветленным
лицом, а его напарник – с жутким оскалом, с перекошенной в нечеловеческой злобе
рожей, отвратительной, мерзкой и ужасной. Из широких дыр в его груди наконец-то
брызнули тугие красные струи.
Тузель прохрипел:
– Я… на вашей стороне… Ваше Величество… Скажите Ургану
Молибскому, я отдаю долг…
Я подобрал их пистолеты, один сунул за пояс, другой держал в
руке. Тузель смотрел на меня с напряжением, я сказал сочувствующе:
– Все передам.
– Да здравствует…
Голос прервался, изо рта хлынула кровь. Он дернулся и
застыл.
– Да, – ответил я негромко, – да здравствует. И пусть
славится. И все такое…
Послышался треск кустов, словно несся наскипидаренный
мамонт. Я выхватил и второй пистолет, листва распахнулась, на поляну выскочила
юная женщина в облегающем фигуру комбинезоне. В руках автомат, по ветру
стелются длинные красные волосы, она задыхалась от стремительного бега, щеки
раскраснелись, как вторая алая заря.
– А, граф! – вскрикнула она. – Вы все олрайт?
– Да, – ответил я, – все правой. А вы зерг или норг?
Она в удивлении разинула хорошенький ротик.
– Что у вас за фантазии?.. Конечно же, я – торкесса!
Разве по мне не видно?
Я кивнул, что да, видно, еще как видно, язык сперва прилип к
гортани, а потом и вовсе встал колом. Изумительную фигуру торкессы облегает
комбинезон словно из настолько тонкой эластичной ткани, что его как бы и нет
вовсе. Воротник красиво поднят, оттеняя прекрасную лебединую шею, а спереди
расстегнут до пояса, где поблескивает драгоценными камешками узкий ремень с
кобурой бластера. Под комбинезоном никакого белья, я задохнулся от нежнейшей
снежной белизны ее кожи.
