Страшное напряжение отпустило, я ощутил, что могу
возвращаться. Это значило одно из трех: либо опасность миновала, либо нечто уже
успело за моей спиной проникнуть в квартиру.
Я задержал дыхание и ринулся обратно. Дверь долго не
открывалась, я взмок от усилий, наконец ворвался в прихожую, ожидая увидеть
забрызганные кровью стены, красные лужи на полу, проскочил в спальню…
Торкесса разметалась в божественном сне, разогретая, вся в
выпуклостях на нужных местах, а также во впуклостях, тоже там, где следует.
Лунный свет скользил по ее лицу. Я со страхом ждал, что вот начнет преображаться,
вытянется в волчью морду, но, видимо, на их Бетельгейзе оборотни не водятся.
Или на них должна действовать своя национальная луна, а под чужой гимн не
шевельнем и пальцем.
Осторожно выбрался обратно, с пистолетом на изготовку обошел
квартиру, проверил и перепроверил все, заглянул под кровать, под столы и
стулья, открыл дверцы всех шкафчиков, проинспектировал холодильник. Шампанское
и обильная жратва так отяжелили, что ноги едва передвигаются, кое-как добрался
до спальни, рухнул рядом с торкессой, не выпуская из рук пистолета.
Сон был тревожный, а среди ночи за дверью в прихожей
раздался странный шорох. Я пробудился сразу, будто кто толкнул в бок, взял
топор, хорошо сбалансированный, а как же иначе, вдоль стены прокрался в
коридор. Под дверью скреблось, сопело, царапалось, затем раздался тяжелый стон.
Мне почудился голос минотавра, но какой-то странный, нечеловеческий,
замогильный чуточку. Кожу осыпало морозом, пальцы ослабели, топор едва не
выскользнул на голые ступни.
Не дыша, я двинулся к двери, обходя телефон по широкой дуге.
Глупо поднимать трубку, чтобы позвать на помощь, телефон наверняка уже не
работает, это понятно, а едва я скажу в него пару раз: «Але, але», подую в
мембрану и начну опускать ее обратно, на лице в это время должно быть крайне обреченное
выражение, как сзади тут же набросится монстр. Скорее всего, огромный и
мохнатый, но может оказаться и с содранной кожей полутруп, за которым остаются
на полу следы из слизи. Нет, потеки, потеки, длинные жирные потеки…
– А вот хрен вам, – сказал я шепотом, – кто
предупрежден, тот вооружен.
Снова лег рядом с обнаженной торкессой, в одной руке
пистолет, в другой – топор. Она тут же повернулась, закинула, не просыпаясь, на
меня руку и ногу, вдобавок положила на грудь голову. Мои веки тут же
потяжелели, сознание тут же померкло, будто кто-то щелкнул выключателем.
Солнечный свет выжигает глаза, когда я поднял веки,
поморщился и тут же зажмурился как можно сильнее: шторы почему-то раздвинуты,
узкий луч бьет в лицо, как боевой лазер. Торкесса все еще на мне, но почти
сразу же завозилась, задвигалась, приоткрыла затуманенные сном глаза.
Вскрикнула и в божественном испуге натянула одеяло до подбородка. Ее прекрасно
уложенные волосы красиво и очень соблазнительно рассыпались по подушке, макияж
свежайший, губы подкрашены настолько умело, что я предпочел считать их
татуажем. Думаю, ее губная помада никогда не сотрется и не размажется, даже
если ее хозяйка будет целоваться с крокодилом или сожрет сильно перченного
кита.
– Доброе утро, – сказал я жизнерадостно и с великим
облегчением. Ощупал себя, проверяя на предмет внедренных в мое тело яичек
паразитов, что вырастут и сожрут меня изнутри, а потом окуклятся и разлетятся.
– Как спалось?
Она сказала стыдливо:
– Я так крепко спала… Ты мною овладел, да?
– Вот ты какие сны видела, – сказал я. – Давай колись…
– Тебя мои сексуальные фантазии не интересуют, –
ответила она тихо. – Очень уж убогенькие… всего лишь служить твоим фантазиям.
– Действительно убогие, – ответил я. – Потому что у
меня, как у всякого нормального, самые простейшие.
Я поднялся, натягивал брюки, из прихожей раздался звонок.
Торкессу, как назло, нелегкая вынесла в коридор, я не успел гаркнуть, чтобы не
открывала, как уже отодвинула засов, даже не посмотрев в глазок, дура чертова.
К счастью, за дверью всего лишь посыльный, возможно,
настоящий, хоть и маловероятно, но даже если монстр, то все же играет
посыльного, а не самого себя, уже легче: в руках пакет, перевязанный
легкомысленной красной ленточкой.
– Распишитесь, – сказал он. – Вот здесь и вот здесь. Вам
посылка от троюродной бабушки.
Я вскрикнул:
– Лилея! У нас здесь нет никакой троюродной бабушки!
– Но пакет вот он, – возразил посыльный с мягким
укором. – Нехорошо отказываться от подарков, когда их от чистого сердца пожилые
люди… желаю здравствовать, мое почтение.
Он отступил и даже сам закрыл дверь, а торкесса осталась с
посылкой в руках.
– Я даже не расписалась, – пролепетала она.
– Еще бы, – сказал я саркастически. – Теперь быстро
поставь эту посылку… только очень осторожно!.. а мы хватаем вещички, а то и
вовсе не теряем на них время, и… бежим, бежим, бежим! Возможно, успеем. По
крайней мере, какой-то ничтожный шанс еще остается.
Торкесса поворачивалась, держа посылку на вытянутых руках.
Лицо стало обиженное.
– В кои-то веки у меня появилась бабушка, – сказала
она, – а ты говоришь такое! Нет-нет, мы обязательно должны посмотреть…
Я не успел раскрыть рот, как она дернула за кончик ленточки.
Я прыгнул, пытаясь на лету остановить ее, однако торкесса ловко увернулась.
Узелок распался, я плюхнулся на диван, а посылка раскрылась, как цветок. В
руках торкессы осталась толстенная книга, переплет коричневый, древний, торец
жестковатый, страницы по краям истлели, но чувствуется, что это не то
пергамент, не то папирус, а то даже и велень.
– Не открывай! – вскрикнул я.
Торкесса, не слушая, тут же открыла, ахнула в восторге. Я
вскочил, попытался выдернуть книгу из ее рук, но пальцы мои ослабели. Я сразу
ощутил, что это пергамент, но не простой пергамент, что из шкуры молодого
теленка, а самый высший сорт пергамента: он из человечьей кожи, а все буквы там
не киноварью, как может показаться дураку-инопланетянину, а человеческой
кровью, нам это видно сразу даже через толстый латунный переплет, мы знающие,
опытные, все просекающие сразу, в таком мире живем, где чикатило на чикатиле, а
у НТВ так и вовсе свой телеканал.
– Ты чего? – спросила она.
Я сказал с чувством:
– Если откроешь и прочтешь вслух хоть слово, убью тут
же. Нет, как только начнешь открывать…
Она поколебалась, явно жаждет открыть и хотя бы посмотреть
на шрифт, но посмотрела в мое лицо, обиженно вздохнула и протянула фолиант мне:
– Бери, жадина!
Я отпрыгнул, выставил перед собой ладони:
– Не-е-ет! Положь на полку. Может быть, ты уже
обречена. А я, словом, может быть, еще смогу тебя как-то и каким-то боком
спасти. Или хотя бы часть.
