Наступила зловещая тишина, донесся плачущий голос стюардессы,
резко оборвался, словно отрезанный гильотиной. В огромном салоне началась тихая
паника. Кто-то молился, кто-то каялся в супружеской измене, в казнокрадстве,
инцесте, кто-то бросился к окну, стараясь увидеть, куда падаем, другие же,
напротив, отшатнулись и вжались в спинки кресел; крепко зажмурились. Наконец
после долгого молчания в громкоговорителе раздался тот же голос:
– Извините за перерыв связи!.. Стюардесса у нас
новенькая, споткнулась и уронила мне на белые брюки чашечку крепкого кофе. Вы
можете представить, какое у меня пятно спереди…
За моей спиной кто-то всхлипнул:
– Видел бы он, какое у меня пятно сзади…
Один из пассажиров поднялся, сказал с досадой:
– Да успокойтесь вы все! Это шуточки экипажа. Скучно
им, видите ли. Сейчас еще объявят, что капитан экипажа – мастер спорта по
парашютному спорту. А то и весь экипаж не поленится надеть парашюты и пройти в
хвост самолета. Я сам старый летчик, всегда так развлекались, чтоб вы, гады,
меньше летали, мы ведь на твердых окладах.
Шум в салоне начал затихать, на него смотрели со страхом и
надеждой. Из отделения для пилотов вышла милая стюардесса, красивая, как
Айседора Дункан мак Лауд. Профессионально покачивая бедрами, пошла между
рядами.
– Кушать будете?.. Кушать будете?.. А вы?..
– А какой выбор? – поинтересовалась торкесса.
– «Да» или «нет», – объяснила стюардесса мило.
Торкесса онемела, а пассажир, сидевший впереди, обернулся к
нам и сказал успокаивающе:
– Ничего, скоро все изменится… Американская компания
«Боинг-750» и российское КБ «Сухой» объявили о совместном создании самолета
«Бухой 750». В них даже коньяки будут!
Торкесса вздохнула:
– Когда-то и в самолетах Аэрофлота были. И кагор,
дорогие вина…
Она вздохнула, а я посмотрел на ее юное чистое личико и
подумал настороженно, что не восемнадцать тебе лет, голубушка, не восемнадцать.
Другой режим был в стране, когда стюардессы Аэрофлота дорогие вина развозили на
столиках. Ах да, тебе же чужую память закачивали…
Торкесса промолчала, а я, чтобы не казаться невежливой
парой, спросил у соседа вежливо:
– И как вам полет? Многие сейчас предпочитают поезда.
Говорят, безопаснее.
Он скосил глаза, чтобы из-за высокого подзатыльника лучше
видеть мое лицо, рассыпался в доверительном смехе:
– Наш рейс – самый безопасный!..
– А всякие там террористы? – спросил я. – Только о них
и слышно. И все с бомбами!
Он засмеялся еще заливистее, сообщил шепотом:
– По теории вероятности бомбу подкладывают в каждый
стотысячный самолет. Я летаю не каждый день, что значит вероятность попасть
именно в такой самолет вообще стомиллионная!.. А скажите, какова вероятность,
что на одном и том же самолете окажутся две бомбы? Вообще
стотысячтриллионная!.. Так что все в порядке, уверяю вас. Я всегда вожу с собой
бомбу, тяжело, правда, зато летаю спокойно.
Я пролепетал обалдело:
– Да… что-то в этой логике есть…
Глава 7
Торкесса отвернулась к окну, я рассеянно посматривал по
сторонам, а мой сосед с другой стороны, через узкий проход, полный мужик с
розовым лицом, начал медленно зеленеть, лоб покрылся испариной, мелкими
капельками пота, что выросли до размеров виноградин. Я посматривал
сочувствующе, мужик совсем плох, начинает дергаться, такой если блеванет, то и
меня достанет, я сказал сочувствующе:
– Да вы успокойтесь, успокойтесь… Ничего страшного.
Видите, у вас над головой кнопочка?
Он прохрипел:
– Ну и че?
– Нажмите, – посоветовал я.
– И че?
– У стюардессы в ее кабине загорится лампочка…
Он прохрипел люто:
– Мать ее… мне плохо, мне гадко, сейчас сблевану, а
она, мать ее, сама себе лампочку зажечь не может? Ну, Аэрофлот, ну порядочки…
Щас я им всем морды начищу…
Он сорвался с места и, пошатываясь, направился к пилотской
кабине. Я покачал головой, спросил у торкессы:
– Не тошнит?
– Тошнит, – ответила она сердито. – Но полет здесь ни
при чем.
От пилотской кабины раздался шум, раздраженные голоса, потом
щелкнуло, все в салоне услышали частое дыхание, шум борьбы, затем сдавленный
голос пилота:
– Говорит борт триста семидесятый. Мы захвачены
террористами… Требуют изменить курс на Эмпайр стейтс билдинг.
После паузы раздался беспечный голос:
– Говорит диспетчер Шереметьево-два. Щас проверим,
никуда не уходите, хорошо?.. Та-а-ак, согласно таможенной декларации на ваш
самолет пронесли девяносто семь килограммов тротила. Мы еще подумали, на хрена
им столько?
Торкесса прошептала:
– Надо узнать, куда требуют изменить курс! Вдруг этот
Эмпайр стейтс ближе, чем Хитроу?
– Дура, – сказал я, – это вообще в другой стране.
Хорошо бы, конечно, чтобы самолет повалил их небоскребы, но тогда не попасть в
Англию… Черт, мы сейчас не над Украиной?
– А что такое?
– Да так, – ответил я хмуро. – Впрочем, американские
самолеты и российские ракеты тоже созданы друг для друга… Ну что за экстримная
жизнь! Нам только над Австралией безопасно. Да и то вдруг страусы на
гнездование полетят…
Сосед впереди меня начал медленно зеленеть, пальцы нервно
забарабанили по крышке чемоданчика. Я наклонился вперед, прошептал негромко:
– А жизнь-то вне всякой логики…
– Не понимаю, – ответил он потрясенно, – ведь одна же
стотысячтриллионная…
– А вероятность жизни на Земле, – ответил я, – вообще
одна стоундециллионная… Даже гугольная! Оттуда все и пошло. Кстати, видите, как
реагируют пассажиры? Посмеиваются. Опять, значит, шуточки экипажа…
Торкесса нервно завозилась, сказала тихо:
– Мне нужно в туалет.
– Терпи, – посоветовал я хмуро. – Все туалеты заняты.
– Да в этом самолете их в десять раз больше, чем было
раньше!
Я покачал головой:
– Ты все еще не знаешь, зачем в самолетах и поездах
туалеты? Темнота… Уже по всему миру эти клубы экстримного секса. Любители кто в
туалетах, на эскалаторах, в лифтах… С учетом роста подобных экстремалов часть
площадей приходится отдавать под новые кабинки.
У торкессы от любопытства загорелись глаза, я намотал себе
на ус, давненько не бывала на Земле, такую новость запомнила бы в первую
очередь, но сейчас сосредоточился на проблеме, как же все-таки попасть в такую
близкую Англию, ведь через океан лететь, а потом обратно – влом, да и грохнут
нас по дороге, если пролетим вблизи Украины…
