Она поежилась:
– Ну и баловства у вас!
– С нами не соскучишься, – пообещал я.
Чуть притормозил, впереди крутой поворот. Чутье подсказало
притормозить еще, что-то уж больно гладко едем, и, едва вышел на поворот,
ударил по тормозам. Машину занесло, боком стукнулся о дорожное ограждение.
Дорогу впереди перегородило упавшее дерево. Ветви еще колыхаются, будто рухнуло
с полминуты назад, от силы – час. Я поспешно переключил и тут же подал машину
задом.
Торкесса вскрикнула:
– Ты чего?
– Дерево, – пояснил я очень серьезно. – По-моему,
сосна. Раз иголки, значит – сосна.
– Нет, почему… Не поняла! Мы что, не можем вдвоем
отодвинуть?
Я сказал саркастически:
– Ага, они только того и ждут, что выйдем и встанем в
интересную позу.
Колеса вертелись с визгом, я гнал взад на предельной
скорости, а там на безопасном расстоянии быстро развернулся. Торкесса охнула,
увидев, как из-за веток высунулись головы.
– Это кто?
– Бобры, – объяснил я. – С бензопилами.
Она встревожено щебетала, я послал машину обратно,
высматривая другую проселочную дорогу. Вообще-то уже могли бы обстрелять
машину, а если не сделали, то явно потому, что боятся нас нечаянно убить.
Значит, все гораздо хуже. К счастью, я уже не девственник, так что половина
ритуалов отпадает, но могут принести в жертву демону помельче, тому сойдет и
такой, использованный.
На развилке я постарался выбрать дорогу попроще, что вроде
бы в сторонке, а там сумею перебраться, развернул машину, торкесса вскрикнула.
Ее белая рука указывала на обочину.
– Что там? – спросил я.
– Взгляни, – пригласила она.
В двух шагах от бордюра торчит, наполовину занесенный,
конский череп. Белый, изъеденный ветром, истертый песком, наполовину
разрушившийся.
– Череп?
– Да, – ответила она потрясенным голосом. – Они были
здесь давно… Тогда непонятно, почему здесь все не захватили.
– Кто? – переспросил я непонимающе. – Кони?
Она грустно усмехнулась:
– Если бы это был конь! Все только принимают за коня,
потому не обращают внимания. А вот здесь и здесь, взгляни… И этот выступ? Это
характерно только для рекла. У земных лошадей такого нет. Но всяк, взглянув
издали, больше уже не смотрит.
По мне, так этот череп больше походил на тот, из которого
вылезла змея и укусила князя Олега за пятку, «отчего тот умре», хотя не
понимаю, как ухитрилась прокусить подошву, таких кусачих змей нет даже в
Амазонке…
– Да ладно тебе, – сказал я. – Кто это был?
– Самые жестокие… самые умелые… самые лучшие
воины-захватчики…
– Понятно, – прервал я. – Сама видишь, что с ними
случилось, когда высадились на моей планете. Одних перебили каменными топорами,
другим подпилили зубы и превратили в лошадей. Только и делов! Кто с салом к нам
придет, тот по своему алейхему и получит.
Она выглядела непонимающей, я сжалился, пояснил:
– Кто с чем к нам зачем, тот от того и – того. Теперь
все понятно?
Она отчаянно помотала головой. Я махнул рукой, что с деревни
возьмешь. Сказано, Бетельгейзе.
Солнце двигается по небу с такой скоростью, что за ним
огненный дымящийся след. Не успели и ухом моргнуть, как весь запад окрасился в
багровые цвета. Облака вспыхнули пурпуром, а край земли заискрился кумачовым
цветом, то ли митинг вампиловцев, то ли половцы подожгли горящими стрелами
крыши мирных, очень мирных и невинных полян.
Огромный багровый шар, распухший, как сердце гипертоника,
сполз к горизонту, тот зримо продавился под немалой тяжестью раскаленного
слитка металла, а шар соскользнул на ту сторону. Облака вспыхнули еще ярче,
подсвеченные снизу. Я судорожно оглядывался по сторонам. Над машиной пролетела
большая птица, знакомо каркая, но я-то знаю, что это за птица, меня перьями не
обманешь, да хоть в чешуе, что всего лишь бывшие перья, я перевел дыхание и сказал
как можно спокойнее дрожащим голосом:
– Вон там, кажется, деревушка…
– Ты хочешь в отеле? – спросила торкесса. – Сразу
заказывай постель пошире!.. Я тебе такие штуки покажу, чтобы ты удовлетворил
все свои сексуальные фантазии, даже самые необузданные и дикие…
Я посмотрел с растущим подозрением. Что-то за этим кроется.
Не станет даже самая раскрепощенная вот так навязываться. Тем более такая
красотка, ей прямо сейчас на обложку любого журнала – сразу тираж вырастет на
порядок.
– В деревнях отелей не бывает, – сообщил я.
Деревушка простая, мирная, типично английская, с аккуратно
подстриженной зеленой травой, цветущими газонами. У крайнего дома на завалинке
очень пожилой джентльмен, ухоженные седые бакенбарды выдают в нем бывшего
дворецкого, теперь заслуженного пенсионера, цилиндр на голове сидит ровно, не
сдвигаясь по-блатному на лоб, не сползая по-вэдэвэшному на ухо и не съезжая
по-шахтерски на затылок.
– Добрый вечер, сэр, – сказал я, – не скажете ли, могу
я здесь раздобыть бензина?
Он вежливо поклонился, не вставая.
– Ближайшая бензоколонка в двухстах милях, сэр. Но
утром можете купить бензина у нашего лавочника, у него своя цистерна.
– А сейчас нельзя?
Он вытащил из жилетного кармана часы-луковицу, щелкнула
крышка. Я услышал затейливую мелодию, наконец дворецкий покачал головой:
– Сожалею, сэр. Уже десять вечера, а после шести
лавочник уходит играть в бридж. Традиция, сэр!
– Понимаю, – ответил я, в то время как торкесса хлопала
ресницами, дурочка еще не понимает, какую власть имеют традиции. – Тогда не подскажете,
где нам остановиться на ночь? Боюсь, что у нас бензина не хватит на дорогу.
Он начал медленно подниматься, пошел сильнейший треск,
словно великаны ломали сухие деревья, суставы щелкали, стреляли, издавали
звуки, словно на Темзе ломало лед, но все же бывший дворецкий выпрямился, взор
строг и чист:
– Эта леди ваша жена?
Я хотел было сказать, что «да», но в этих патриархальных
краях проверят не только паспорта, но и заставят клясться в церкви, хотя для
меня принести ложную клятву в католической церкви, что два байта переслать – у
них не такой Иисус Христос, как у нас, православных, у нас круче, хоть и проще,
у них вообще не Иисус Христос, а фигня какая-то, а вот наш русский настоящий,
подлинный, а тому же не еврей, а караим, а то и вообще скиф, что уже почти
доказано.
– Нет, – ответил я ликующе, но стараясь, чтобы это
выглядело, как будто я вздохнул с глубоким, прямо-таки бездонным сожалением, –
увы, батюшка, нет…
Нас развели не только в разные комнаты или разные дома, но
даже в разные края деревни. Торкесса ярилась, зло сверкала глазками, но я с
лицемерными вздохами сообщил, что таковы правила этого мира, под одной крышей я
могу покуситься на ее невинность и даже попытаться – о ужас! – обесчестить ее
светлое непорочное имя. А заодно и ее тоже. Обесчестить. Как именно, даже
объяснять не буду, это настолько непристойно, что порядочная молодая леди даже
представить не может. В этой деревушке живут порядочные люди, им не стану
объяснять, что всяких лядей повидал, в женский монастырь со своим усталым не
ходят… тьфу, в чужой монастырь… монастырь?.. Это такое культбеспросветучилище…
