Меня заметили не сразу, явно все-таки вьетнамцы или японцы,
у них там все в очках, двигаются, глядя в землю, пока один едва не наткнулся на
мои растопыренные ноги.
– Ой, кто это?
К нему быстро подбежала женщина, вскрикнула тонким детским
голосом, словно главная героиня всех индийских фильмов:
– Ой, какой красивый!
Она поспешно протянула ко мне руки и ухватила на руки
питона, словно страшась, что находку перехватят коллеги. Второй сказал с
укором:
– Икана, ты же специализируешься на формика пиццеа!..
– Этого питончика, – ответила она, – подарю своему
брату. Он любит таких зверюшек.
– А если укусит?
– Увы, – сказала она с жалостью, – это же не змея,
питоны не кусают и не жалят… А чего здесь этот туземец?
Мужчина посмотрел на меня задумчиво, предположил:
– Что-то ритуальное. Обряд инициации, к примеру.
– Инициации? – повторила она. – Но это же в
подростковом возрасте…
– Многие до седин не выходят из подростковости, –
возразил он. – А то и вовсе из ребячества. Пусть, не будем вмешиваться в обычаи
туземных племен! Мы же все-таки исходим из доктрины общегалактических
ценностей?
– Да, конечно, – ответила она поспешно. Взгляд зеленых
глаз остановился на моем обгорелом лице, с него клочьями слезает не только
кожа, но сползают, как при тектонических сдвигах, целые пласты прожаренного
мяса. – Терпи, туземец… Детские иллюзии теряются трудно. Быть мужчиной не так
уж и плохо… Хотя ребенком, бесспорно, приятнее.
Отвернулась, во взгляде сочувствие, смешанное с безразличием
и легкой брезгливостью, которую тщательно скрывает, чтобы не задеть моих
чувств. Мужчина сказал мирно:
– Смотри, по лицу видно, как он гордится этим
испытанием. Еще бы, не всех к нему допускают, не всех!..
– Ладно, – сказала она, – пойдем.
– Пойдем, – согласился он. – Видишь, он глаза выпучил!
Гневается, видать.
Женщина, которую он называл Иканой, слегка поклонилась мне и
произнесла настолько певуче тоненьким голоском, что я ожидал тут же грациозного
танца с пением и двиганьем головы из стороны в сторону:
– Прости за вторжение в ваши… ваши священные ритуалы.
Мы удаляемся, дабы не потревожить…
– Да-да, – сказал мужчина, – дабы не потревожить.
К ним подошел третий, еще мельче, уже не вьетнамец, а
настоящий звездный пигмей, всмотрелся с отвращением:
– Господи, везде эти дикари!.. Нет, это надо
прекратить.
Он вытащил нож и посмотрел на мое горло. Женщина вскрикнула:
– Гого, прекрати!.. Твой бог пусть правит в твоем
народе, в чужое племя пусть не лезет!
– Мой бог Кокацепль, – провозгласил пигмей, – бог всего
сущего, он получает в свое владение любую звездную систему, на которую ступает
сандалия телурийца. Так что здесь правит Кокацепль, и я – от имени бога.
Не успели его остановить, он одним взмахом перехватил ремень
на моих руках, выдернул кляп изо рта. Женщина вскрикнула мне жалобно:
– Прости, прости нас за нарушение ваших священных
ритуалов! Но этот глупый человек… он фанатик… если потребуете, мы выдадим его
вашему племени на расправу, мы чтим обычаи всех племен и народов…
Другой ухватил пигмея сзади и держал его крепко, не давая
двигаться, а женщина подобрала веревки и готовилась снова связать мне руки.
Пигмей смотрел гордо, счастливый, что дикари разорвут на части, обретет сан
мученичества. Я прохрипел обгоревшим ртом:
– Нет Кокацепля, кроме Кокацепля… и ты пророк его… Я
признаю его верховным богом…
Двое ахнули, пигмей засиял довольством, подрос, расправил
плечики.
– Я же говорил, – произнес он с чувством. – Я же
говорил!.. Наше учение истинно, потому что оно верно.
– Я чувствую необходимость припасть к его истокам, –
твердо сказал я. – Возьмите меня с этой планеты, где все еще не знают истинной
веры в Кокацепля! Это погрязший в невежестве мир, а я хочу ощутить свет… это
так мучительно – видеть только узкий лучик!
Мужчина и женщина не успели раскрыть рты, пигмей пообещал
твердо:
– Мы берем тебя с собой!
Он поперхнулся, но слово не воробей, вылетит – таких
поймаешь, коллеги уставились на него, он заблеял и задвигал ногой, словно
пытался соскрести с подошвы что-то прилипшее, похожее на глину, но совсем не
глину. Мужчина сказал строго:
– Мы – не можем!
– Знаю, – ответил пигмей несчастным голосом, – но я…
пообещал!
– Ну и что?
– По нашей вере нельзя брать слово взад!
– Брать нельзя, – отрезал мужчина, – но тебе его могут
вернуть!
Он повернулся ко мне, рука легла на пояс с большим бластером
в уже расстегнутой кобуре, но я заговорил первым:
– Нам лучше поспешить, ибо проклятие падет на голову
того, или на головы, если их у него несколько, кто задержит приобщение неофита
к свету и знанию. Я никогда не верну вам этого слова.
Корабль несется в пространстве, где впереди звезды
постепенно белеют и стягиваются в ком, а сзади краснеют и растворяются в инфракрасном
цвете, пока мы вовсе не обогнали свет, и тогда на задних экранах зачернели или
восчернели угольные ямы, жуткие и страшные, спереди же блистает только одна
яркая звездочка, но это, оказывается, не звезда, а так выглядят все звезды и
все галактики, стянутые в одну точку свернутого пространства.
Корабль внутри оказался намного просторнее, чем выглядит
снаружи, здесь это целый город, а экипаж, как я выяснил в первый же день, всего
из троих: Додо – капитан и экзобиолог, Гого – штурман и по совместительству
пророк нового бога, а также – Икана. Кем она была, не понял, да и не старался
понять, достаточно и того, что женщина, что еще надо, сразу же и симпатичнее
всех, хотя именно она намеревалась оставить меня умирать в песках, гуманистка,
видите ли, нельзя вмешиваться в чужие ритуалы, дура… но красивая, надо
признать, красивая, не зря же дура. И чем больше я смотрел на ее милое и
утонченное, как у королевы эльфов, лицо, любовался ее огромными удлиненными
глазами, тем больше убеждался, что она дура не простая, а редкостная, что из-за
таких вот дур начинаются войны, строятся индийские гробницы и египетские
пирамиды, создаются и разрушаются империи, а звездолеты отправляются в глубокий
космос за какой-нибудь хреновиной, чтобы вызвать блеск в глазах вот такой же, что
куда выше всякого там примитивного ума, ведь она – красивая.
Я старался держаться так, как от меня и ждали, чтобы не
разочаровывать: ел руками, пальцы вытирал о скатерть, бананы хавал не с того
конца, а шкурки ловко забрасывал на люстры, на светильники, на видеокамеры.
Иногда умело забрасывал даже ногами, что вообще повергало их в священный ужас.
У них на ногах настоящие копыта, что и понятно, у людей тоже такие будут лет
через три-четыре миллиона, когда достаточно далеко отойдем от лазающих по
деревьям предков и все еще будем ходить и бегать по земле. Этот процесс уже
начался, большой палец постепенно увеличивается, принимает на себя все большую
нагрузку.
