Элен начала замечать недовольные взгляды, которые он бросал на беспорядок, царивший в их доме, а потом и пробудившееся внимание к формам и планировке — он явно задумывался об их усовершенствовании. А потом наступил день, когда он накричал на Корбу: "Бога ради, неужели ты хоть немного не можешь здесь прибраться?!"
Элен с мальчиками замерла, как сибирский крестьянин, услышавший вой первого зимнего волка. Она поняла, что все начинается сначала.
Той же ночью, когда руперт спал и ему грезились небоскребы городов, Элен встала и бесшумно подошла к белой стене дома, освещенной лунным светом. Взяв в руки фломастер, она написала на ней одно-единственное слово: "ПАТРИК".
Лекарство от смерти
Антигравитационный планер медицинской скорой помощи поднялся в облаке пыли со специальной посадочной площадки, которую он выстроил рядом со своим домом в ничейной гавани острова Моррисонов. Он лежал внутри планера на носилках, подключенный к целой паутине разных проводов и трубочек. Ему было сто шестьдесят девять лет, и он едва дышал. Пилот, он же врач, направил летательный аппарат к востоку через Ирландское море, потом они пересекли Ливерпульский залив и без остановки двинулись дальше. Достигнув городка Стоук-он-Тескос, пилот повернул штурвал, приведя в действие винты, и воздушное судно устремилось на юг. Через час после взлета с острова миллионера они благополучно приземлились в пункте назначения, рядом с огромным лабораторным комплексом, который был выстроен им на окраине старого Центра спасения умирающих имени Мильтона в Беркшире.
Именно здесь разрабатывалось лекарство от смерти.
Больного звали Эдмунд Чайв, и до двадцати восьми лет он был счастливым, но бедным человеком, а потом невероятно разбогател, изобретя новую штуку — не то чтобы совсем новую, но он нашел новое применение старой, которой все пользовались уже много лет и которая всем порядком надоела. Изобрети он совсем новую штуку, он вряд ли так преуспел бы, потому что гениям, способным на такое, это редко удается, — все лавры обычно достаются последующим трудягам. Сначала благодаря деньгам жизнь его расцвела пышным цветом — три девицы в постели, четыре "феррари" в гараже и всякое такое. Но однажды, когда он слизывал свежие сливки со светлокожей доминиканской лесбиянки, его посетила неприятная мысль, свалившаяся на него сверху как антигравитационный планер скорой помощи. Эта мысль настолько ужаснула его, что он застыл с высунутым языком, с которого молочный продукт начал стекать обратно. Он вдруг подумал, что его такая чудная, такая замечательная и волшебная жизнь в один прекрасный день подойдет к концу, потому что рано или поздно ему суждено умереть, как распоследнему вагоновожатому. Ну разве это справедливо?
И с этого момента он начал тратить деньги не на то, чтобы сделать свою жизнь счастливой, а на то, чтобы сделать ее бесконечной. Он начал искать лекарство от смерти и нанял лучших ученых-антисмертников. Все сходились в одном — ответ надо искать где-то в области генетики.
А пока лекарство не было изобретено, он пригласил лучших экспертов в области здоровья, чтобы они максимально долго поддерживали его в наилучшей форме. Все свое время он целиком посвящал йоге, физическим упражнениям и положительным визуализациям, во время трапез он пережевывал волокна, орехи и сырые овощи. Он воздерживался от траханья и общения с женщинами, так как буддистский монах, работавший у него по совместительству, сказал, что он ни в коем случае не должен изливать свои жизненные соки на женщин или бумажные носовые платки. Он не смотрел телевизор, потому что его четвертый, девятый и двадцатый учителя сказали ему, что программы новостей излучают плохую энергетику, из-за чего зрители впадают в летаргию. Он перестал общаться с людьми, чтобы не подхватить от них какой-нибудь заразы.
Так он прожил сто шестьдесят девять лет, хотя эти годы трудно было назвать счастливыми, особенно последние из них, ибо, несмотря на то что наука научилась продлевать жизнь, она мало чем могла облегчить болезненные состояния, свойственные старческому возрасту. Точно так же, как болезнь Альцгеймера возникла лишь тогда, когда срок жизни увеличился настолько, что люди успевали приобретать ее, так и после того, как человечество перешло рубеж в сто тридцать лет, появилось множество новых недугов, чрезвычайно неприятных, гнетущих и доставляющих непереносимые мучения. Кроме привычных и верных спутников старости, таких как Артрит, Ангина, Тромбоз и Рак простаты, появились новые заболевания, такие как Синдром Полякова, при котором жировой слой настолько вынашивался и истирался, что вспыхивал и начинал гореть внутри организма, как жилой дом после бомбежки, или Болезнь Клаттербака, при которой кости обызвествлялись до такой степени, что превращались в соляные столбы, а потеря памяти, наблюдающаяся в семьдесят или восемьдесят, сменилась ее возвращением, наступающим в возрасте ста тридцати — ста пятидесяти лет. Однако люди вспоминали совсем не то, что было на самом деле, поэтому многие старики заканчивали жизнь, считая себя курицами, или деревьями, или Брюсом Спрингстином (кроме, конечно, самого Брюса Спрингстина, который считал себя Дагом Хаммерсхольтом — генеральным секретарем ООН в 50-х годах).
Так, несмотря на все усилия лучших медицинских умов мира, здоровье Эдмунда Чайва постепенно ухудшалось, и он уже переносил восьмой плеврит и коротал дни со своим двадцать седьмым Лабрадором по прозвищу Спарки Девятый, когда антисмертники сообщили, что им наконец удалось совершить прорыв и они у цели. Лекарство от смерти ждало его в стеклянной бутылочке. Планер скорой помощи, всегда готовый к вылету, стал набирать обороты, и путешествие началось.
Когда благодетеля вкатили в центральное помещение комплекса, его там уже дожидались руководители проекта профессор Дрю Коккер и профессор Линди Уин.
Эдмунду Чайву удалось приоткрыть слипшиеся веки и прохрипеть:
— Где оно?
— Здесь, здесь, мистер Чайв, — протянул бутылочку профессор Черри. — Как мы и думали, все полностью зависит от генетической мутации, изменив хромосому ДНК…
— Бога ради, колите, времени уже не… — промолвил Эдмунд и умер.
Однако это был не конец, которого он так опасался. Скончавшись, Эдмунд почувствовал, что летит по длинному пологому туннелю. Это напомнило ему счастливые времена прежней жизни, еще до того, как он разбогател, когда он любил скатываться в бассейн в аквапарке по спиральной трубе головой вперед. За последние сто сорок лет ему не доводилось этого делать. По прошествии нескольких секунд или минут — трудно сказать — этого мягкого спуска впереди появилась крохотная точка яркого света. Чем больше он к ней приближался, тем больше она разрасталась. В конце туннеля она уже заполняла все пространство; и он, невесомый, как рисовый крекер, вылетел из туннеля и оказался в большом помещении со сводчатым потолком, освещенным благостным мерцающим сиянием. Там его дожидалось несколько улыбающихся людей. Первым он узнал своего отца, однако тот оказался не бледным и седым, как в день своей смерти, а сильным и здоровым пятидесятилетним мужчиной. Позади стояла мать Эдмунда, которая выглядела так, как в дни корейской войны, — красавицей, при виде которой самолеты застывали в воздухе. За ними клинообразной фалангой выстроились все его дядья и тетки, учителя начальной школы и девушки, с которыми он спал в университете, которые выглядели точно так же, как тогда, а под ногами у них шныряли все домашние животные, которые когда-либо у него жили, — все Спарки от первого до восьмого, коты, котята, ящерицы и змеи. Отец протянул руки к Эдмунду и печально улыбнулся.
