Последние минуты крутого подъема гонщик преодолевал в окружении вопящей толпы, оставлявшей ему коридор немногим шире велосипеда. Со всех сторон к нему тянулись руки, норовившие похлопать его по спине, подтолкнуть или просто дать дружеский шлепок. А потом он ощутил тот ледяной шок, о возможности которого всегда забывал. В толпе всегда находились зрители, которым доставляло удовольствие окатывать гонщиков водой, — они делали вид, что помогают им освежиться, но на самом деле было понятно, что они пользуются редким случаем помочиться прямо в лицо спортсменам. Это — одна из причин, по которой велогонки считаются труднейшим видом спорта. Нет другого вида спорта, в котором такое можно сделать, не заплатив ни гроша.
Потом толпу оттеснили за барьеры, и он оказался на вершине. На последних пяти метрах почти вертикального подъема он вдруг ощутил резкую боль в груди и головокружение, погрузившее его на мгновение в мутный туман; но когда тот рассеялся, подъем уже кончился, а впереди простиралось двадцать километров более или менее ровного спуска к линии финиша у подножия горы. Он опустился на седло и застегнул молнию до подбородка, готовясь к резким порывам альпийского ветра. Теперь, если он только не упадет, всё в его руках. Всё-всё! И тогда желтая майка победителя ему обеспечена. Все, что ему осталось сделать, это скатиться вниз со скоростью девяносто километров в час, задрав задницу, прильнув к рулю и не прикасаясь к тормозам, шурша шинами по гравию и подаваясь то влево, то вправо на поворотах в предвкушении глотка чистого кислорода, ожидавшего его внизу.
Спуск под силу только самым отважным. Конечно, спринтер, вырывающийся вперед на последней четверти мили, рискует поскользнуться и оказаться погребенным под пятьюдесятью преследователями; конечно, сердце готово разорваться, когда поднимаешься по таким крутым склонам, что стоящим на обочине зрителям кажется, будто гудрон касается их затылка, когда они смотрят вниз; конечно, любой гонщик, участвующий в «Тур де Франс» и вращающий педали по девять часов кряду, страдает от вскрывшихся нарывов, из которых кровь стекает на колени, и, конечно, все они принимают новейший допинг, который невозможно выявить, разве что он сокращает жизнь на месяцы, а то и годы, но и так все знают, что средний возраст гонщика составляет пятьдесят восемь лет, а потому какая разница? Но на спуске ко всему этому добавляется еще возможность вылететь за обочину на скорости девяносто километров в час, бесцельно крутя ногами, как какая-нибудь жертва авиакатастрофы, все еще пристегнутая к своему сиденью, потому что ноги так закреплены на педалях, что их невозможно высвободить, даже рухнув на землю.
Скорость начинает увеличиваться, по мере того как набирается инерция хода, мимо с шелестом пролетают сосны, растущие по сторонам дороги.
Гонщик включает максимальную скорость, ставя передачу на самые большие зубцы переднего колеса и самые маленькие заднего, но уже через несколько секунд его ноги начинают двигаться автоматически, потому что колеса в своих надрывающихся втулках вращаются все быстрее и быстрее и теперь всю работу выполняет сила тяжести. Однако премию от спонсоров команды сегодня получит не сила тяжести, и не сила тяжести будет стоять на пьедестале почета в желтой майке победителя, размахивая плюшевым львом так, чтобы всем камерам было видно название страховой компании, не сила тяжести станет победителем «Тур де Франс», а он.
Он замечает, что телевизионные камеры, установленные на мотоциклах, отстали и он остался в одиночестве, — их водители не могут угнаться за спускающимся гонщиком, они не могут соперничать с титановым сплавом и углеродным волокном, цепью и тросиками, которые весят всего семнадцать фунтов, и самим гонщиком, который весит немногим больше. Он бросает взгляд на компьютер, закрепленный на руле, — сорок километров в час, сорок пять километров в час — больше ничего не остается, только держаться.
Вопреки всем правилам у него появляется время подумать и оглядеться.
Полиция расчищает спуск от людей и машин, и он остается один на один с собою, с собою и несущимся с ревом навстречу воздухом. На какое-то мгновение все застывает, и дорога начинает казаться абсолютно плоской и гладкой, и тогда сбоку возникает луг, усеянный альпийскими цветами, и прудик с кристально чистой водой, на поверхности которой плавают водяные лилии. На берету пруда устроилось семейство, выехавшее на пикник. Женщина и двое детей машут ему руками и на его родном языке приглашают к себе — они что, рехнулись? Это — вершина его жизни. Ради этого дня он пренебрегал узами любви и дружбы. Так что теперь он уже не может остановиться.
Когда он в детстве только начинал заниматься велосипедным спортом, коммунисты все еще были у власти, и они объясняли мальчикам и девочкам, что их достижения должны прославить народную республику. Однако речь шла только о победах, их поражения никому не были нужны. Им объяснили, что победить очень просто; единственное, что от них требовалось, это посвятить победе всю свою жизнь. Чувствовать себя победителями, вкушать пишу победителей, мыслить как победители. В больницах могло не быть лекарств, но государственные лаборатории всегда производили отраву, которую нужно было ввести в его организм. Полки магазинов могли полностью опустеть, но ему всегда предоставляли новейшее итальянское снаряжение для его велосипеда. И он даже не задумывался об этом, потому что победители об этом не думают.
А потом, когда коммунисты пали и к власти ненадолго пришел драматург-демократ, а после него бандиты, которые очень сильно напоминали прежних коммунистов, он перешел в команду, базировавшуюся в Бельгии. Но жизнь его почти не изменилась: народная республика заменилась страховой компанией, а что касается лично его — то он мало чем интересовался кроме гонок, он никогда не ходил в кино и театр, никогда не читал книг, а по телевизору смотрел только спортивные программы. Однажды кто-то сказал ему, что на родине дела снова обстоят плохо, однако он не помнил, кто именно.
Деревья потемнели и кажутся теперь чуть ли не черными и очень высокими, почти полностью закрывая солнце. Потом между ними возникает просвет, и он видит простирающуюся внизу долину — пахаря в странном старомодном одеянии, а за его спиной что-то вроде дельтаплана с перьевыми крыльями, планирующего в море. Какое море? Откуда здесь взяться морю — наверно, он все выдумал. Но он не успевает проверить — стена деревьев смыкается снова, и на него несется правый поворот — он выносит колено, чтобы увеличить силу тяжести, и преодолевает его, не прикоснувшись к тормозам. Затем некоторое время он катится по ровному плато, и снова поворот направо. Ему представляется огромное черное озеро с поваленными деревьями на берегу, из маслянистых вод которого торчат полузатопленные корабли. Однако и это видение тут же исчезает, и по бокам снова начинают мелькать кусты и скалы, дорога снова устремляется вниз, и он несется все быстрее и быстрее, вихляя из стороны в сторону и не замедляя своего движения ни на секунду.
Спуск заканчивается, и впереди появляется деревня, совсем не похожая на французские деревни, — гораздо больше она напоминает обнесенные частоколом дощатые дома его родины. Несколько строений горят, другие уже превратились в почерневшие головешки. По главной площади к церкви с луковичным куполом движется бронетранспортер — он открывает пулеметный огонь из орудийной башни, и здание загорается. На дорогу выбегает женщина с двумя детьми и машет ему руками, прося остановиться, но он просто объезжает ее — в конце концов, сзади следует целый корпус жандармского сопровождения на своих голубых БМВ, пусть они и разбираются с тем, что здесь происходит. Какая-нибудь очередная демонстрация фермеров.
