Харвич представил их друг другу.
— Давайте присядем, и вы расскажете о себе, — предложил Фойл, указывая на округлый пухлый диван и два таких же кресла у залитого солнцем окна; рядом — так, чтобы удобно было дотянуться с кресел и дивана, — стоял стеклянный журнальный столик с аккуратной стопкой периодики.
Нора села на один краешек дивана, Фойл — на другой. Харвич обошел вокруг столика, опустился в кресло у дальнего конца дивана и откинулся на спинку.
— Вы не очень хорошо спали, не так ли? — спросил Фойл.
— Меньше, чем хотелось бы, — ответила Нора, удивленная его вопросом.
— И еще вы пережили стресс. Если не сочтете мой вопрос бестактным, с чем это было связано?
Нора посмотрела через стол на Харвича, и он приободрил ее ласковым взглядом.
— Последние несколько дней были немного странными, — тихо проговорила она.
— В каком смысле?
Глядя на доброе, умное лицо под шапкой седых волос, Нора чуть было не призналась, что проникла в домдоктора Фойла под чужим именем. Заметив нерешительность Норы, Марк Фойл подался вперед, не изменяя выражения лица.
Нора переводила глаза с Фойла на Харвича, который смотрел на нее с тревожным сочувствием.
— Честно говоря, — выпалила Нора, — у меня на днях начался климакс, и мое тело словно ополчилось на меня.
Фойл откинулся на спинку дивана, понимающе кивнув, а за его спиной облегченно вздохнул и обмяк в кресле Дэн Харвич.
— Если не считать того, что выглядите вы очень молодо, — сказал Фойл, — это вполне удовлетворительное объяснение. Вы посещаете гинеколога, чтобы он наблюдал за ходом процесса?
— Да, спасибо.
— Простите меня, если показался вам не в меру любопытным. Я — как старая пожарная лошадь. Мои профессиональные рефлексы частенько берут верх над хорошими манерами. Вы с Дэном дружили в Брауне?
— Да, — кивнула Нора.
— Каким же был в те времена наш выдающийся нейрохирург?
Нора посмотрела на выдающегося нейрохирурга, пытаясь представить себе, каким он был в Брауне.
— Диким и застенчивым, — сказала она. — Вечно всем недовольным. Когда Дэн поступил в медицинский колледж, характер его изменился к лучшему.
Фойл рассмеялся.
— Память старого друга — замечательная штука. Не позволяет нам забыть кокон, из которого мы вылупились.
— Некоторые старые друзья помнят гораздо больше, чем ты можешь себе представить, — вставил Харвич.
— Когда я был в том же возрасте, я зачитывался Браунингом и Теннисоном, пока их строки не полезли у меня из ушей. Боюсь, это не слишком современно. Думаю, что в Крили мне больше всего нравилось то, что, хотя этот человек был гораздо лучше, чем тот, каким я мог когда-либо рассчитывать стать, он тоже был несовременен. В медицине ты обязан ни на минуту не отставать от времени, чтобы хотя бы чего-то стоить, но к искусству это, пожалуй, не относится, как, по-вашему?
Эндрю Мартиндейл появился на пороге библиотеки с широким серебряным подносом, на котором стояли три чашки и коФейник, как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу Фойла.
— Только не начинай опять, — сказал он.
— Но на этот раз мы можем проконсультироваться с писательницей, у которой диплом доктора философии Гарвардского университета. Что вы думаете по этому поводу, Эмили? Мы с Эндрю постоянно дискутируем об извечном споре между традициями и авангардом.
Мартиндейл опустил поднос на стол, едва не зацепив стопку журналов. Нора смотрела на нее, а сердце сжалось в комочек: все, попалась... сейчас разоблачат! «Авек», «Линго» и «Конъюнкшнс» — издания, которые отражали литературные интересы Эндрю, насколько она знала их тематику, были написаны все равно что на урду.
— Разрешите наш спор, — попросил Фойл.
— Мне кажется, не стоит... — начал было Харвич, но Нора прервала его.
— Нет, нет, почему же, — сказала она. — Хотя не думаю, что этот спор можно разрешить, и не уверена, что вы хотели бы, чтобы его разрешили, поскольку ваши дискуссии доставляют вам удовольствие. Что до меня лично, я одинаково люблю и Бенджамина Бриттена
[21]
, и Мортона Фелдмана
[22]
, а они, возможно, ненавидели музыку друг друга. — Нора обвела взглядом мужчин. Двое из них смотрели на нее с нескрываемым пониманием и дружелюбием, а третий — с таким же нескрываемым удивлением.
Улыбнувшись, Мартиндейл снова вышел из библиотеки. Трое оставшихся, словно по команде, поднесли к губам чашки и отпили по глотку отличнейшего кофе.
— Вы правы, нам обоим нравится этот нескончаемый спор, и что мне больше всего импонирует в Эндрю, это то упорство, с каким он продолжает пытаться сделать меня современнее. И хотя произведения Крили — не совсем та литература, которой он увлекается, Эндрю поддержал меня в моих намерениях опубликовать сборник его стихов. — Фойл улыбнулся Норе. — Было бы замечательно, если бы ваша работа позволила мне наконец-то воздать ему должное.
Норе захотелось вдруг незаметно улизнуть из этого дома.
— Вас, должно быть, редактирует Мерл.
— Простите?
— Мерл Марвелл. Из «Ченсел-Хауса». Он ведь ваш редактор?
— Да, конечно. Я и не догадывалась, что вы знакомы.
— Мы встречались с Мерлом несколько раз, но я почти не знаю его. Насколько мне известно, Мерл был единственным в издательстве, кому хватило мужества отстаивать проект, который не очень нравился Линкольну. Мне кажется, что Мерл — единственный настоящий редактор в «Ченсел-Хаусе».
Нора улыбнулась Фойлу, но от этого разговора ей все больше становилось не по себе.
— Но вы думаете, — продолжил Фойл, — в «Ченсел-Хаусе» захотят напечатать книгу, которая представит Драйвера не совсем в том свете, в каком принято? Дело в том, что с самого начала Крили был о Драйвере не самого высокого мнения, а к концу того лета, о котором идет речь, он уже просто не переваривал Хьюго.
— Мне кажется, в издательстве хотели бы представить сбалансированную оценку, — сказала Нора.
— Ну что ж. — Фойл поставил чашку на блюдце. — Не вижу причин, почему бы мне не поделиться с вами тем, что знаю сам. — Он взял в руки толстую красную книгу. — Это дневник, который вел Крили в течение последнего года своей жизни. Я прочитал его, когда перебирал бумаги Крили после его смерти. Я сказал «прочитал»? Нет, скорее изучил. Как всякий переживший самоубийцу, я пытался найти объяснение.
— И вы нашли его?
— А разве можно найти этому объяснение? Его сильно разочаровали за день до смерти, но я никогда б не подумал... — Марк покачал головой, в глазах его мелькнула боль неудачи. — До сих пор нелегко вспоминать об этом. Но в любом случае, если вы хотите содрать позолоту со знаменитого Хьюго Драйвера, дневник может вам пригодиться. Этот человек был бесхарактерным и слабовольным. И хуже того. Крили понадобилось некоторое время, чтобы убедить кого-либо в главном: Хьюго был вор.
