— Отступаем!
Волк удивился:
— Без драки?
— А мы как Барклаи де Толли, — объяснил я. —
Заманим в русскую зиму.
По склону уже сбегали люди в доспехах, с мечами, топорами,
копьями, а лучники сразу же начали осыпать нас стрелами.
* * *
Этот день начинался настолько хреново, что я даже боялся
думать, чем закончится. Они не отставали, преследовали, стреляли, сбрасывали
камни, метали дротики, ножи и даже топоры, наконец я, совершенно измученный,
заорал из укрытия:
— Вы что там, офонарели?
С той стороны донеслось:
— А чем вы, сэр, недовольны?
— Так же и убить можно! — прокричал я с
яростью. — Идиоты!
Из-за камней раздался дружный издевательский хохот. Потом
голос, в котором еще не отгремело веселье:
— А вы чего, благородный лорд, ждали?
Я искренне, в самом деле искренне, изумился:
— Как чего? Вам же дан приказ взять меня живым! Непременно
живым!
Голос поинтересовался издевательски:
— И почему же такой странный приказ?
— Как почему? — переспросил я. — Ты там дурак
совсем?.. Чтобы привезти меня в цепях… тяжелых цепях, что будут звякать и
волочиться по каменному полу. Я войду со скованными руками в зал к вашему
Властелину Тьмы, а он разразится сатанинским хохотом, от которого у всех у вас
похолодеет кровь, но только я не дрогну и буду смотреть ему в лицо смело и
бесстрашно! А потом он велит бросить меня в темницу…
На той стороне воцарилось долгое молчание, я затаил дыхание,
но тут же раздался сатанинский хохот из десятка глоток. Я похолодел, отчаяние
заставило сердце стучать мелко и дробно, как у полевой мыши. Что-то пошло
неправильно, где-то сбой, ну не может же этот Черный Властелин вести себя так…
неожиданно, это же кем мне надо тогда быть, чтобы вывернуться, а я, честно
говоря, всю жизнь как-то вполсилы, это если говорить вежливо, а на самом деле…
нет, лучше промолчать, иногда и в зеркало смотреть не хочется, я ведь
придерживался старой истины, что настоящие мужчины на дороге не валяются, а
сидят дома перед жвачником, силы копят для подвигов, но вот теперь я на дороге…
— И что же вам велели? — крикнул я.
Из-за камней ответили с жутким смехом:
— Догнать и уничтожить!..
— Не может быть, — вырвалось у меня.
— Может! — ответили с победным ревом. — А
уничтожив, расчленить и во избежание воскрешения, такие случаи бывали, хоть и в
древности, сжечь. Пепел — развеять!
Что за гад, подумал я в отчаянии. Откуда такой взялся?
Почему нарушает Правила? Ведь мы могли бы красиво и слаженно исполнить
захватывающий дуэт, умело подыгрывая друг другу, как нормальные
борцы-реслингисты или боксеры-профессионалы, у которых на десять схваток вперед
расписано, кто победит и на какой минуте, даже каким приемом, об этом
договариваются заранее менеджеры и нанятые имиджмейкеры, зрелище должно быть
красивым и привлекать народ… Главное — зрелищность, в угоду зрелищное™
приносится все, даже смысл, историческая точность, идеология, мораль, верность
любимой, а главный герой, даже получив кувалдой в зубы, продолжает улыбаться
красиво и ослепительно.
Я похолодел от внезапной мысли: а что, если в угоду
зрелищности решили пожертвовать даже главным героем? Нет, такого быть не может,
простой народ не терпит трагедий, ему нужен обязательный хеппи-энд, чтобы все
хорошо, благополучно, свадьба, выигрыш главного приза и поездка на Канары…
Череп начал быстро разогреваться, мысли бьются в черепной
коробке с такой силой, что температура крови поднимается до кипения. Похоже, в
духе времени Правила изменили, сейчас уже я не Белый герой, а Черный… нет, не
так, я все еще белый, все еще на стороне Добра и Света, но объявлено, что
истина в победе Тьмы над зажравшимися силами Добра, над осточертевшей
Правильностью и Праведностью, над моралью и правилами поведения: даешь дорогу
оркам, зергам, террористам, расписанным матерными словами стенам, засранным
лифтам, выбитым стеклам в троллейбусах, узаконим мат в чатах, на форумах, в
разговорах, станем демократами с головы до ног, что значит — освободим
человечество от остатков всякой морали, высвободим инстинкты, пусть они правят
миром!
Челюсти мои сжались до хруста в висках. Я сам вообще-то,
если честно, такое же говно, и хотя стены матюгами не расписываю, но не люблю
правил, даже правил этикета, достали меня все эти учителя, воспитатели,
тренеры, духовные вожди. Я хочу быть таким, каков я есть, и еще хочу, чтобы все
воспринимали меня таким, какой я есть… и даже принимали меня таким, какой я
есть. Это и есть свобода… По крайней мере, я так считаю…
…считал, потому что сейчас вот — времечко нашел для
рефлексий! — усомнился несколько, самую малость. Все мы сползаем в эту
свободу, я вот уже даже рыгать и пердеть в обществе научился, все так начинают
делать, еще немного — Начнем срать на улицах посреди тротуара. Все бы хорошо,
но это когда буду срать я, но не хочется вляпываться в чужое сранье. А
какому-то идиоту не захочется вляпываться в мое… ладно, стерпит, мы же пердим в
обществе? Ничего, нюхаем, еще и ржем, кто громче. В смысле, кто громче заржет.
Да кто раскатистее и дольше пропердит.
Над головой прогрохотало. Тучи двигались черные, тяжелые,
как горные цепи, давящие. В них грозно потрескивало, словно лопался камень,
треск катился внизу по камням, сшибая углы и превращаясь в обкатанный рокот,
все еще грозный, но не такой свирепый. Края туч из черных вдруг стали алыми, по
ним прошел отсвет, словно раскрылись двери кузницы, а когда огонь погас, края
остались грязно-серыми, словно пена на удилах загнанного коня.
Грохнуло сильнее, пронесся свежий ветер. Вдали встала стена
ливня, что приближался в нашу сторону с большой скоростью.
— Отлично, — прошептал я. — Как только гроза
разразится… как следует, попробуем прорваться!
Волк спросил недоверчиво:
— В дождь?
— В ливень? — каркнул ворон.
Даже Рогач посмотрел на меня как на умалишенного, я ощутил
снисходительную жалость, они из мира, когда еще надевали яркие мундиры и шли в
атаку колоннами. Зимой и в плохую погоду, ессно, не воевали. А я из мира, где
даже обыкновенный ОМОН вымазывается в гуталине, когда разгоняет старушек у
метро, торгующих семечками.
Ветер налетел холодный и режущий лицо, а следом с небес
обрушились сотни тонн воды. Я вытащил меч, молча указал направление. Грохот
падающей воды заглушал все звуки, хотя Рогач, как нарочно, топал по камням,
едва не высекая искры.
Мы прошли буквально по спинам вжавшихся между камней героев,
что даже головы понакрывали одеждой, спасаются, видите ли. Было бы желание,
всем бы перерезал глотки, как хорь курам ночью, когда те ни черта не видят.
Рогач пустился вскачь, едва я позволил, но, как я
подозревал, спасался не от врагов, а от ливня. Волк и ворон, мокрые и сердитые,
добрались наконец до леса, вместе влетели под самое раскидистое дерево с
густыми ветвями, его видно по обширному кругу сухой земли, прижались к стволу,
растерянные и ошалелые.
