— Ну… почти убедил… Я в самом деле ложусь ближе к
полуночи… но тебе так долго ждать не придется. Мне ведь еще надо проследить,
чтобы тебя сожгли и пепел развеяли! Во избежание, так сказать. А потом выпью
стакан хорошего вина и пойду спать.
Я перевел дыхание, стараясь делать это незаметно, но этот
гад, конечно же, заметил, усмехнулся понимающе. Осман отступил на шаг, меч
опустил, выпуклые глаза преданно следят за обожаемым хозяином.
— Вот-вот, — проговорил я наконец, — надо же
продлевать удовольствие?
— По крайней мере, — ответил он, — можно. В
разумных пределах.
— Что есть разумное?
Он покачал головой:
— Вижу, к чему клонишь. Нет-нет, никаких темниц. У меня
будет неспокойный сон, если останешься, пусть и в темнице, еще хоть на сутки.
Эй, ребята! Тащите его на ту сторону.
Меня ухватили, я нисколько не притворялся, в самом деле не в
состоянии передвигать достаточно быстро ноги с такими цепями, а де Жюрминель
довольно улыбался и потирал ладони. Похоже, оставил мне жизнь только потому,
что вспомнил про какую-то великую гадость, покажет мне напоследок, от вида
которой я должен буду упасть, проклясть Бога и долго-долго биться в
конвульсиях.
С той стороны головного здания оказался, как ни странно,
довольно приличный костел. По крайней мере, с виду в полном порядке, закатное
солнце отражается в цветных витражах, нижняя половина костела уже в тени,
густая тень пролегла по двору. От костела еще издали повеяло прохладой. Я
настроился на торжественный лад, подходим медленно, как и положено, хотя дело в
тяжелых цепях, а не в переизбытке почтительности. Широкие двери распахнуты, из
церкви вывалилась группа пьяных подростков, в руках кружки с крепким элем,
определил по резкому запаху, все ржут, как кони, один высморкался на стену и
вытер пальцы о длинные блестящие волосы соседа. Тот пьяно загоготал.
Через пару шагов донесся грохот железа, стук молотков. Я в
недоумении покосился на стражников, уж не кузницу ли разместили в костеле,
грохот с каждым шагом громче, ритмичнее, мы подошли к воротам, мои волосы
зашевелились и начали подниматься. Я круглый атеист, однако волосы встали дыбом
сперва на загривке, потом и на руках встопорщились, а кожа вовсе огусинела: на
паперти или аналое… или как называется это место, два голых до пояса попа,
толстых до безобразия, как борцы сумо, наяривают на саксофонах, один лихо
работает на ударниках, а рядом сисястая девка крутится у шеста, выгибается
эротично» зазывно досматривает в зал на собравшихся гопников и панков.
— Ни фига себе… — пробормотал я потрясенно.
Де Жюрминель самодовольно улыбнулся:
— Что, шарахнуло?.. Смотри, смотри!
Двое ухватили меня за плечи, третий цепко захватил голову, заставляя
смотреть на сцену. Попы трясут телесами и нательными крестами размером со
сковороды, мокрая от пота кожа блестит, я от входа уловил смрад от немытых тел,
девица во время одного из пируэтов ухитрилась сбросить платье, теперь вертится
в крохотном лифчике и полоске трусиков, народ поддержал вялыми аплодисментами.
— Ну как? — спросил де Жюрминель торжествующе.
— Круто, — пробормотал я.
Он всмотрелся в мое лицо, мне показалось по его взгляду, что
он ожидал большего. Попы и девица у шеста заметили у входа хозяина, попы
замолотили по железу еще неистовее, а девица, сокращая программу, поспешно
сорвала лифчик и зашвырнула в толпу прихожан. Могучее налитое вымя заходило из
стороны в сторону, в толпе аплодисменты раздались громче.
На эстраду вышел четвертый поп, тоже голый до пояса и тоже
сумо, борода лопатой, в цветных татуировках с головы до пояса, а дальше не
видно, серьга в ухе, кольцо в носу, крест на якорной цепи на уровне пуза. Трое
музыкантов ударили с такой силой, что у меня поехала крыша, обалдел, ну и попы,
а новый поп заорал про утехи и благодать, пританцовывал, а после первого
куплета вообще тяжело пустился в пляс. Могучие телеса колышутся, как желе, но я
чувствовал, что поп относится к своим проповедям с профессиональной
добросовестностью: каждое движение рационально, отточено, доведено до
совершенства умелыми имиджмейкерами. У нас такие разве что в команде
президента.
Стражники, сжимая меня горячими телами, смотрели неотрывно,
морды забалдевшие, глаза остекленели, из полуоткрытых пастей потекли слюни.
Третий все еще держит мою голову, заставляя смотреть на бесчинствующих попов,
но пальцы ослабели, а горячее дыхание обжигает мне затылок.
Попробовать бы вырваться, мелькнула мысль, они все в трансе,
есть шанс… но краем глаза увидел жадно наблюдающего за мной де Жюрминеля. Рука
Черного Властелина на рукояти меча, не спускает с меня взгляда. А если учесть,
что мои руки скованы, как и ноги, то ага, самое время вырываться, лучшего
времени просто не бывает.
— Смотри, смотри, — сказал он злорадно, — ну
как тебе такое?
Девица сорвала трусики, тоже швырнула в толпу, вызвав
одобрительные аплодисменты. Поп гнусно завывал:
— Я душу дьяволу за ночь с тобой отда-а-а-ам…
— Ну-ну, — сказал я, — ничего. Акустика
слабовата. Усилители бы не помешали… Этот под фанеру поет или как…
Он дернулся, посмотрел на меня остановившимся взглядом:
— И что, — почти прошептал он, — ты не… не
сходишь с ума от такого богохульства?
Я добросовестно подумал, еще подумал, снова подумал, двигая
складками на лбу, ответил честно:
— Да вроде бы нет. По крайней мере, если и схожу, то
по-тихому. Без берсеркизма и пускания пены. Не буйный, значит.
Его глаза шарили по мне с великим разочарованием. Девица на
сцене, одной рукой держась за шест, начала заниматься мастурбацией, а когда
рычащий песню поп оказывался в пределах досягаемости, хватала его за причинное
место. Я поморщился, это все, чего от меня дождался де Жюрминель, хотя
рассчитывал, похоже, на жуткие предсмертные корчи с посинением лица и пеной на
губах.
— Ты не понял? — спросил он с нарастающим
бешенством. — Ты отказываешься видеть?
Я заново всмотрелся в сцену, никто не любит упреков в
непонимании искусства. Все мы большие знатоки в этом деле, в охотку беремся
учить жену щи варить, врачей — лечить, политиков — политничать, а писателей —
писать. Конечно, все мы знаем, кому что петь, в каких платьях выходить на сцену
и за кого Пугачевой выходить замуж.
— Ну, — проговорил я в затруднении, — вроде
бы он недотягивает ноту ля. Или си… да, пожалуй, си. И ударник слегка сбоил в
перетактовке на два пальца… А так ниче, крест только надо бы закрепить на пузе.
Приклеить или скобочками, а то не в такт движениям болтается, асинхронно, а
здесь важнее слаженность… Можно еще бы световые эффекты…
Он спросил ошалело:
— Что-о-о?
— Световые, — повторил я. — Ну там добавить
танец с факелами. Или дым пускать перед сценой…
