Не люблю открытые пространства, весь как на ладони, Рогач
понял и двинулся вдоль кромки леса. Все равно, как сказала одна
путешественница, если долго идти, то куда-то да придешь. Земля тянется зеленая,
плодородная, черноземистая. Я нутром чую чернозем, подзол, он в лесу, а там
впереди — только чернозем, потому никак не могу врубиться: как функционирует
здешнее государство, ведь не видать самой многочисленной прослойки, даже основы
любой державы, — крестьянства, которое кормит, поит, одевает и снаряжает
все это скачущее и дерущееся воинство, то самое крестьянство, которое возводит,
кстати, красивые величественные замки.
Глава 2
Дорога зачем-то начала отдаляться от леса, просто так, без
всякой причины. Я знаю, ничего не бывает без причины, перестал дремать,
огляделся зорко, вскинул руку к рукояти меча, на месте ли, кончики пальцев
пробежали по жесткому оперению стрел. Там дальше довольно широкая зеленая
долина. Волк и ворон нахохлились, тоже не любят простора, как, видать, не любят
и быстрой езды, здесь все уменьшенное, всего лишь Европа, нет размаха, нет
раззудежности.
— Ложись! — крикнул волк.
Я, не раздумывая, скатился с коня. С мечом в руках встал в
боевую стойку, ноги чуть шире, чем на ширине плеч, а плечи у меня ого-го, руки
с мечом повернуты сильно налево, в то время как корпус скручен вправо, довольно
дурацкая поза, но, надо признать, красивая, сам как-то смотрелся в зеркало и
долго отрабатывал стойку, двигая мышцами и подрагивая ляжками.
По земле пронеслась черная растопыренная тень. Я в самый
последний момент догадался взглянуть вверх, идиот, все ожидал нападения из
леса, что за версту отсюда, за волосы больно дернуло, а в уши вонзился жуткий
нечеловеческий крик.
Я упал, откатился в сторону. Рядом шлепнулась и забилась в
красивых судорогах молодая женщина с крыльями. Крылья как у огромной летучей
мыши, а тело, прекрасное и чувственное, сейчас распорото, как рыба ножом
деловитой хозяйки: от головы и до конца брюха. Наверное, засмотрелась на мою
эффектную стойку и напоролась на меч, кишки вывалились такой огромной сизой
кучей, что я вытаращил глаза: как столько помещается в миниатюрном, нежном,
хрупком теле с одухотворенным лицом?
Вторая гарпия пронеслась так низко, что едва не вырвала из
моей головы клок волос. Пахнуло зловонием. Я мгновенно выронил меч, пальцы сами
рванули лук, быстро натянул тетиву. Гарпия уходит по широкой дуге, там
развернется иммельманом и зайдет снова…
Стрела сорвалась со змеиным шипением. Глаза у гарпии, как у
вальдшнепа, видят и то, что за спиной, успела уйти в довольно неуклюжий пируэт,
но стрела уже схватила тепловой след и тоже слегка вильнула в стремительном
полете.
Гарпия красиво каркнула в смертельном страхе, перепончатые
крылья трещали от усилий, заметалась, но стрела настигла и ударила в белое, как
у рыбы, брюхо. Брызнули перья и почему-то клочья мяса. Гарпию разнесло вдрызг,
словно в нее попала ракета «земля — воздух». Вниз с немалым ускорением понесся
пузырек с синей жидкостью.
Я приготовился к звону стекла, пузырек падает на голые
камни, но тот опустился совершенно беззвучно, застыл, словно прилип.
— Магия? — сказал я понимающе.
— Синий — магия, — подтвердил волк. — Красный
— жизнь.
Я подозрительно посмотрел на синий пузырек.
— Где эта птеродактильная ворона его прятала?
Волк брезгливо промолчал, а грубый ворон каркнул:
— Колдунье говорить не обязательно.
— Как будто не знает, — фыркнул волк.
— Все равно вслух не обязательно, — каркнул ворон
— Грубый ты! Сказано, хыщник. Да еще и серый.
Я молча взобрался на коня. Ворон остался было подолбиться в
черепах жертв, что он в этих глазах находит, хотя красивые, не спорю, особенно
у первой: миндалевидные, с длинными пушистыми ресницами, но мы с волком уходили
быстро, так что вскоре за спиной послышались настигающие хлопки крыльев,
хриплое карканье.
Ворон тяжело плюхнулся на плечо, снова захватив когтями
вместе с толстой перевязью и мою кожу. Я предупредил быстро:
— О меня клюв не вытирай! Не вытирай, говорю!
— Да что вы, мой лорд, — ответил ворон
обидчиво, — разве я позволю такое кощунство…
Он сделал вид, что теряет равновесие, хотя конь идет, как
балерина, ткнулся липким клювом в шею. Через минуту уже спал, сытый и
отяжелевший, жесткие перья царапали шею. Скоро там кожа огоровеет, но пока я
невольно пытался отодвинуться от пернатого, а он, напротив, во сне прижимался
теплым боком.
Волк вскинул морду к небу. Выразительные ноздри затрепетали.
— Хороший запах, — сказал он мечтательно. —
Очень даже…
На поляну выскочил огромный лесной кабан. Я сразу уловил,
что кабан молод, нагулял жирок на лесных желудях, мясо сочное, не испоганенное
тугими жилами, и моя рука потянулась за луком.
Волк зарычал, забежал сбоку, выставил клыки. С таким зверем
не справится, зато развернет левым боком, умница, стрела войдет в сердце по
самое оперение…
Кабан всхрапнул, взглянул на волка, на меня, снова на волка.
И вдруг с огромной скоростью понесся на меня! Я уже знаю, какую скорость
развивают эти чудища, сшибут слона, поспешно выронил лук и ухватил меч. Лучше
бы копье, но я варвар, копье не положено, так что поспешно развернул коня,
выставил меч острием вперед и напряг кисть. Если рука станет твердой, как
дерево, и если сдержу удар, кабан сам нанижет себя на лезвие, как жук на
булавку…
Кабан несся, как транспортер. Я изготовился, окаменил мышцы.
Кабан как-то странно подпрыгнул, избегая лезвия, передо мной мелькнуло белое
тело. Я ощутил мощнейший удар, сильные руки схватили меня за горло.
Небо и земля поменялись местами. Я грохнулся так, что искры
разлетелись, как при фейерверке. Надо мной обезумевшее от ярости белое
человеческое лицо, сильные пальцы сжали мне горло. Я хрипел, мои руки
попытались перехватить его кисти, оторвать, но враг оказался не слабее меня, к
тому же сверху, а главное — умеет и любит драться, в то время как я только ношу
красивые пляжные мышцы.
Я хрипел, мой язык вывалился, перед глазами потемнело. Потом
пальцы разжались, человек захрипел тоже, из рта хлынула кровь и плеснула мне в
лицо. Я завопил, кое-как сбросил его с себя, откатился в сторону и сел, весь
дрожа.
Из бока этого оборотня торчит рукоять моего кинжала. Как
хорошо, что у моего организма нет двух высших, как у меня, нет рефлексий, зато
есть рефлексы: когда разум затуманился и утратил контроль, мое неинтеллигентное
«я» сумело постоять за себя. А заодно и за меня.
Волк сидит, скотина, смотрит с интересом. Ворон качается на
ветке, тоже недоволен, только-только сумел сесть поудобнее, как все кончилось.
Конь щиплет молодые листья с кустов, даже не оглянется. Тоже, значит, уверен во
мне, я ведь герой, спаситель, освободитель, даже все с прописной.
