— Она не девственница.
А простодушный волк счел своим долгом пояснить простодырому
варвару, то есть мне:
— Единороги позволяют к себе притрагиваться только
девственницам.
Я спросил подозрительно:
— А как же я?
Волк замялся, посмотрел в сторону, мне почудился в его
желтых глазах стыд за мою явную непорочность, я вспыхнул, хотел начинать
спорить, доказывать, но ворон закаркал громко:
— Нам можно, нам можно!.. На мужчине все та же шапка,
как говорит народ.
Я поймал женщину за руку и вздернул к себе на луку седла.
Волк подпрыгивал, стараясь разглядеть, как это я ее усаживаю. Когда есть повод
поизгаляться, куда и солидность пропадает. Конь пошел шагом, потом рысью. Я
спросил:
— Где твоя деревня? Вон те домики?
— У нас село, — возразила она обидчиво, потом,
всмотревшись в мое лицо, добавила нерешительно: — Но ты ведь… Ракорд?
Я подумал, сдвинул плечами.
— Да вроде бы нет. Вообще-то я Гакорд. Она просияла:
— Ну да, конечно же, Гакорд!.. Это я сама спутала!
Гакорд, конечно же, Гакорд!.. Младший сын Нибедунгов, из Малых Овражков!.. Тебя
искали какие-то в капюшонах, когда ты исчез в позапрошлом году, и совсем
недавно приходили снова.
Я насторожился, хотя речь не обо мне, но что-то встревожило,
я переспросил:
— Кто приходил?
Рогач пошел галопом, тоже любит быструю скачку, копыта
загрохотали, как частая барабанная дробь. Девушка прижалась ко мне, ветер
растрепал ее волосы и стегал по моему лицу, но весьма приятно, приятно. Она
подняла голову от моей груди, всматриваясь в нависающее над нею лицо.
— Да те же самые, в капюшонах!.. Сказали, что ты снова
объявился. Посулили всем в селе награду, чтобы сразу донесли о твоем
возвращении. Представляешь, десять золотых монет только за то, чтобы сообщили!
— Представляю, — ответил я медленно, — а
сколько за саму голову?
Она оторопела, над головой прошелестели крылья, голос с неба
каркнул:
— Нисколько. Знают, что и всем селом тебя не схватить!
Глава 15
Девица отстранилась, я уловил в ней колебание, словно бы и
узнает меня и не узнает, мол, слишком изменился за полтора года. Деревья
проносятся мимо со скоростью телеграфных столбов на Окружной, конь идет ровным
галопом, даже не галопом, а черт знает чем, дробный стук копыт слился в ровный
шелест шин по бархатному после ремонта покрытию. Ветер свистит в ушах и
старается выдрать волосы. Моя спасенная наверняка пожалела, что не села за
спиной, конечно же, широкой и надежной, я ведь герой с трехручным мечом, не
черт-те что и пряжка сбоку… хотя и здесь приспособилась, так сумела вжаться в
меня, что это я ее, как жемчужину створками раковины, укрываю от ветра, от
солнца, вообще от наглых взглядов волка и ворона.
Холм уплыл, как занавес в оперном театре, среди синевы и
зелени проступили оранжевые грибки соломенных крыш. Домов не меньше двух
десятков, крупная деревня, почти село, живут вольготно, судя по тому, что гуси
огромной стаей перебираются от одного озерка в другое, побольше, а за
агромадным стадом топает один-единственный мальчишка-пастух
Волк начал притормаживать, сказал с неудовольствием:
— Мой лорд… мы с этой пернатой лучше подождем вас
во-о-он на той стороне села. Мы — романтики, разве ночь под крышей сравнится с
ночью под звездным шатром у костра?.. И мясом можно назвать только то мясо,
которое недавно бегало, а сейчас на вертеле над углями!
Я отмахнулся:
— Да вы вообще сыроеды, малаховцы! Здоровье бережете,
как не стыдно? Хорошо, я не задержусь надолго.
Оба разом взяли в сторону, волк даже ноги забрасывал набок
при беге, а ворон заложил вираж, обходя по дуге дома, сараи, конюшни, где мог
затаиться мальчишка с луком, а то и взрослый, решивший проверить умение
стрелять по движущейся цели. Конь перешел на рысь, дома впереди выстроились по
обе стороны дороги, я спросил у пригревшейся спасенной:
— Ну, и где твой дом?
Она вздрогнула, подняла набрякшие веки, лицо уже сонное,
одуревшее, вяло ткнула пальцем в линию горизонта:
— Вон там… За Малыми Овражками будут Серые Мхи, а через
два оврага — Болотище. Я из Болотища.
— Ого, — сказал я. — Что-то тебя далековато
везли. Что, не сумели на месте утопить?
Она содрогнулась:
— У нас речка мелкая.
— Тогда понятно, — рассудил я. — Ты вообще-то
для крупных дядей.
У первых же домов я пустил коня шагом, чтобы не стоптать
детей, из двора третьего дома выскочил крупный парень скандинавского типа,
золотоволосый и голубоглазый. Я не успел опомниться, он подбежал, ухватил за
стремя. Лицо его было таким счастливым, что я не нашелся ни с готовой шуточкой,
ни с приколом, ни вообще, только смотрел на него сверху вниз, а он прокричал
счастливо:
— Братишка, ты вернулся!.. Как здорово!.. Скорее
слезай, я сам поставлю твоего коня. Да слезай же скорее, дай тебя обнять…
Я слез, чувствуя себя самым подлым обманщиком. Парень
налетел, обнял, прижался, а когда отодвинул на вытянутые руки, я увидел в его
чистых честных глазах слезы. Сердце мое дрогнуло. Хотя знаю, что в Средние века
мужчины плакали часто и по любому поводу, а в серьезных случаях с рыданиями
рвали на себе «белокурые кудри», но все равно сердце защемило нежностью к этому
здоровенному парню.
— Пойдем домой, — сказал он торопливо. — А
это кто с тобой?.. Я ее где-то видел…
Девушка сказала живо:
— Меня зовут Мелея, я из Болотища. Я тебя тоже видела в
прошлом году на ярмарке. Ты — Хески, да? Твой брат спас меня от морского
чудища!..
Парень, которого она назвала Хески, отмахнулся:
— Да-да, он всегда ввяжется в какую-нибудь драку. Снова
в селе прибавится сломанных рук, выбитых зубов, сорванных дверей и разбитых
лбов… Ты сама сумеешь добраться домой? Вот и славно. Беги, обрадуй родителей.
Хотя тебе могут и не обрадоваться… Брат, что за дивный конь у тебя?
— Единорог, — ответил я.
— Да это вижу, — ответил он восторженно, — но
как… ты же не…
— У нас другие критерии, — сообщил я недавно
узнанную новость. — По каким-то нормам я еще девственник.
— Здорово! Как ты окреп, еще больше поздоровел… Пойдем
в дом!
Я повернулся и помахал спасенной, объясняя, что никаких прав
на нее не предъявляю, не Персей какой-нибудь, свободна, а Хески, всхлипнув,
пошел со мной рядом, продолжая обнимать одной рукой за плечи. Я не отстранялся,
хотя и бросал вороватые взгляды по сторонам: в моем мире такие мужские объятия
оцениваются однозначно, как говорят депутаты, хотя еще моему отцу не пришло бы
в голову оценивать их по нынешним стандартам.
