Конь шел следом, мы подошли к низкой калитке. Помню, за
рюмкой коньячка какой-нибудь идиот начинает жаловаться, что он родился не в
своем времени, а его время — Средние века, что он бы там жил счастливо,
почему-то полагая, что если в прошлые века, то обязательно — графом, бароном,
герцогом или лордом. Но графьев по одному на десять тысяч, а все остальные
живут вот так: в глиняных мазанках под крышей из соломы, все человечество в
своей массе простые люди, простолюдины, которые трудом своим содержат графов,
баронов и прочих лордов, а у самих ни прав, ни человеческой жизни.
Хески толкнул калитку. Дальше просторный двор, колодец, двое
загорелых парней тащат доски на крышу сарая, юная девушка-подросток гонит
длинной хворостиной стайку откормленных гусей. Те шипят и огрызаются, как будто
мечтали остаться на воде и на ночь, а без хозяйки ни за что не пришли бы в
теплый уютный гусятник. Из коровника донеслось короткое довольное мычание. В
дверях появилась немолодая женщина, в руках ведро с кружевной пеной
свежесдоенного молока.
Увидев нас, она побледнела, ведерко начало выскальзывать из
слабеющих пальцев. Хески успел подхватить почти на лету, поставил на скамеечку.
— Мама, — сказал он счастливо, — Гакорд
вернулся!..
Я стоял дуб дубом, потом заставил себя виновато развести
руками. Из дома выскочил парень помоложе, бросился меня обнимать, появилась из
ниоткуда та юная девчушка, что длинной хворостиной сгоняла гусей, радостная и
визжащая, копия братьев, только в стареньком ветхом платьице, повисла у меня на
шее.
Женщина, которая мать некоего исчезнувшего Гакорда, смотрела
на меня со счастливыми слезами, наконец опомнилась, сказала слабым голосом:
— У меня поспел обед… Все мойте руки и быстро к столу.
Я двинулся в дом, девчонка счастливо верещала и все время вешалась на шею. Куда
все-таки делся настоящий Га-корд? Тот самый, для которого именно это привычный
мир с детства, привычные запахи, привычные краски? Которому все знакомо, вся
деревня его знает, как и он знает всех? И даже знает, что на следующий год ему
брать в жены Марфушку или Горпинку. Можно, конечно, не только их, но тогда
придется ждать, так как входят в возраст только эти две, а еще через три года
достигнут сразу четыре, хотя те совсем некрасивые, но говорят, что к моменту
замужества девушки успевают расцвести и покрасиветь… А что, если он сейчас
стоит в растерянности в моей квартире, тупо смотрит на комп и шарит взглядом в
поисках молота, чтобы раздробить это дьявольское наваждение?
Я отряхивал одежду, мыл руки, смочил и пригладил торчащие
волосы, а в большую комнату вошел так, как будто ничего там за порогом не
случилось, как будто все там привиделось, пригрезилось, солнце-то жаркое, я
всегда жил здесь, а пригрезился не только выдуманный мир большого города с его
компьютерами, но даже странное поручение от короля насчет его украденной
дочери.
Крупный мужчина вышел из соседней комнаты, я ощутил тепло
его взгляда. Он снял фартук столяра, помолчал.
— Так вот ты какой стал, сынок… За эти два года еще
больше покрупнел, возмудел, раздался в плечах. Только глаза все такие же…
— Добрые, — сказала девчонка, — все такие же
добрые!
— Добрые, — вздохнул мужчина. — Ладно,
садитесь за стол. Я только сполосну руки.
Я слышал плеск воды за перегородкой. Отец, это отец
исчезнувшего Гакорда, ухал и фыркал, словно страшился утонуть в пригоршне воды,
а когда появился на пороге освеженный, с чистым лицом, в комнату уже входили
его сыновья, что значит — мои братья.
Заслонка печи стукнула, в спину пахнуло жаром. Мать
поставила на середину стола чугунок с наваристым супом, все чинно ждали, пока
разольет по мискам огромным половником, потом смотрели на отца. Тот прошептал
благодарственную молитву, опустил ложку в миску, попробовал, взял щепотку соли
с блюдечка. Посолил, размешал, попробовал снова, сказал благосклонно:
— Прекрасно, мать!.. Ты готовишь все лучше и лучше.
Он кивнул детям, все разом застучали ложками. Вполголоса
переговаривались, в этом доме нет правила: пока я ем — я глух и нем, такое лишь
в домах, где из одной миски, там болтливый останется голодным, а здесь можно не
спеша, не обжигаясь, переглядываясь с братьями.
Я ел с трудом, никогда еще не ел ничего подобного
безвкусного, где мало соли, совершенно нет перца, аджики, где не знают
лаврового листа и прочих пряностей, которых я и сам не знаю, но от которых еда
становится удовольствием. Справа от меня Хески, сильный и крепкий Бифун,
старший брат, справа — Говард, так его назвал Хески, Говард моложе меня, а
дальше Шерт, самый младший. По ту сторону отец и единственная сестра, Исиглаза,
красивая, бойкая, смешливая, возможно, даже самая озорная в деревне.
Моя ложка двигалась все медленнее и медленнее. Странно,
дико, но я в самом деле ощутил, что я дома, что это моя семья. Там, в прежней
жизни, с этим не повезло: родители развелись рано, я жил то у них по очереди,
то у бабушки, потом пошли члены семьи, которых здесь называют отчимами и
мачехами, а там принято вежливо именовать по имени-отчеству. Мелькали, как
доски в заборе, я вскоре стал путать их лица, но еще в школе с облегчением
узнал, что только у одного на всю огромную школу родители сохранились
подлинные, а все остальные дети — дети более продвинутых родителей.
И вот сейчас я ощутил, что эта женщина и этот мужчина —
настоящие родители этих здоровенных парней и девушки, что дети с ними с момента
рождения, что никогда других людей им не приходилось называть родителями. И что
я… я тоже их сын, а это мои братья… как я всегда хотел, чтобы у меня были
братья! — это моя сестренка, это мой дом, мой мир…
И вот надо сказать этим добрым людям, что я только проездом,
поем и покину деревню, больше не увижу их добрые спокойные лица, всегда
уверенные, исполненные доброты и ласки.
Мать собрала пустые миски, на столе появились высокие
глиняные чашки с цветочками на боках. Исиглаза выскочила и принесла из подвала
большой кувшин с охлажденным отваром из яблок, на что мать сказала ласково:
спасибо, доченька
Сердце заныло. Мир рыцарей и принцесс тает, кажется все
призрачнее, а вот это — реальность, здесь все добротное, весомое, все можно
потрогать, это мой мир, а за стенами дома — родная деревня, всех здешний Гакорд
знает, его все знают, даже за пределами деревни мир все еще не чужой: оттуда
появляются торговцы, странники…
Повеяло холодом. Я поежился, еще не понимая, что так
заледенило кровь. Потом в голову ударило как обухом: король, орки, драконы,
колдуны и маги, а также всевозможная нечисть. Они тоже из этого привычного
мира. И вот сегодня я столкнулся с неким налоговым инспектором, но сам не дал
взятку и не дал ее дать бедным крестьянам. Эти существа — реальность.
— Отец, — сказал я с усилием, — у меня к тебе
разговор.
Отец испытующе посмотрел в побледневшее лицо, как он считал,
родного сына. Кивнул:
— Хорошо. Пойдем ко мне в мастерскую.
