Она ахнула, ротик открылся для крика, даже для визга,
возможно, истошного, задохнулась на миг, вспомнила, она же королева, а это
обязывает, напустила на себя надменности выше крыши.
— Вы… Вы… вы хоть слышите, что вам говорят?
Я отпарировал:
— Если мужчина слышит все, что говорит ему женщина,
значит, она не красавица.
Она ахнула, открыла и закрыла ротик, как рыбка на берегу:
— Вы просто мерзавец!
— Ага, — согласился я. — Мужчина — это такая
сволочь, хуже которой только… женщина. И вообще, мужчинам свойственно ошибаться
— особенно в том, что касается женщин. Женщинам, кстати о птичках, это тоже
свойственно.
Волк и ворон слушали с вниманием, я впервые показал себя
воспитанным мужчиной, который, посоветовав кривоногой девушке идти в кавалерию,
не стал уточнять мотивацию своего совета. Таким они меня не знали, таращили
глаза, пока я величественным взмахом длани не услал на разведку.
* * *
Мы мчались до полудня, потом наши взмокшие кони начали
всхрапывать, стонать и пошатываться. Мой Рогач, правда, притворялся, подыгрывал
лошадке королевы, но против объединенных профсоюзов не попрешь, пришлось
свернуть в лес под сень ветвей. Волк порыскал и вернулся с сообщением, что вон
там прямо преогромнейший дуб на роскошной поляне, но тут же прилетел ворон и
гордо сообщил, что совсем близко есть поляна, на ней дуб еще больше, а из-под
дуба, как водится, родник такой чистый, что рыбу видно
насквозь.
Волк недовольно зарычал, но вызвался отвести нас сам, а то
если следить за этим дурным пернатым, то глаза выколешь о ветки, а конь
переломает ноги о пни и валежины.
Поляна и в самом деле засветилась издали в темном лесу, как
подсвеченная мощными прожекторами. Солнечный свет падает сверху, зеленая трава
светится, как из драгоценной ткани, а полумрак за деревьями, откуда мы только
что приехали, кажется настоящей тьмой глубокой ночи.
Я расседлал коней, немного поводил вокруг дуба, чтобы
остыли, волк исчез, а когда я уже поил коней, притащил молодого олененка. Ворон
недовольно закаркал, его карта бита, сел на пень и, нахохлившись, сделал вид,
что спит. Принцесса разобрала дорожные мешки, расстелила скатерть и
раскладывала по ней еду, захваченную из дворца. Я присвистнул, девушка явно
изготовилась в очень дальнее путешествие.
— Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, —
сказал я с чувством, — это я к тому, что всецело и даже полностью одобряю
вашу тактику, Ваше Величество! Но предупреждаю, этот путь должен быть
хор-р-рошо протоптан. Так что приступайте к разделыванию добычи.
— Думаете, не смогу? — ответила она с вызовом. —
Хотя разделывать — это, вообще-то, мужское дело, но я могу преподать вам урок.
— Преподайте, — согласился я лениво. — Люблю,
когда мне вот так уроки преподают. А меня пусть совесть замучает!
Она озлилась, сверкнула глазами, но сдержалась с немедленным
ответом. Немедленное — не всегда самое удачное, вместо этого она скользнула
пренебрежительным взглядом по моей культуристской фигуре, произнесла
нежно-ядовито:
— Гордость женщин — шарм, а мужчины — шрам. Но что-то у
вас, такого с виду мужественного, кожа чище, чем у юной девушки.
Разожгли костер, искры поднимаются в темноту, развесили
кусочки мяса на жердочках, через несколько минут пошел одуряющий запах.
— Шрамами теперь гордятся те, — ответил я, —
кто встречался со мной. Кому удалось выжить. Представляю, что нарассказывали
вам и сколько раз меня убили!
Она фыркнула, взяла ломтик мяса, я взял после нее, запоздало
понял, что выказываю благовоспитанность, этого еще не хватало, с этой дури все
начинается, тут же зачавкал, пока не заметила, какой я джентльменистый. Она ела
спокойно, привычно, значит, уже бывала в таких поездках, хотя бы на охоте, не
ахает, что муравей забежал на скатерть и пытается уволочь крошку сыра.
— Мясо ваше, — сказала она. — Мне хватит
этого меда.
— Желание женщины — закон, — сказал я. — Если
совпадает с желанием мужчины.
Она нахмурилась, промолчала с высокомерностью
высокорожденной, а я, шумно и со смаком обсасывая косточку, предложил:
— Может быть, расскажете, Ваше Величество?.. Что именно
вас побудило лично принять участие в такой авантюре? Можно было послать вместо
себя десяток крепких ребят в железе. Или считаете, что вы круче? Я, конечно,
понимаю, что потаенной причиной был я, такой замечательный, вы уже без ума от
меня, хоть и не признаетесь пока даже себе, но для общего употребления есть же
и другая причина, понаряднее? Кстати, как вас называть проще, ведь здесь нет
придворных, что пеняли бы вам за нарушение этикета?
Она бледнела, синела, лиловела, испепеляла меня взором, но я
сам затянул тираду, и Ее Королевское Величество сумело взять себя в свои нежные
ручки, думаю, такое брать в руки приятно даже ей, выпрямилась в положении сидя
и спросила ледяным тоном:
— А зачем отказываться от этикета?
— Да просто длинно выговаривать, — объяснил
я. — У нас в селе один утонул, пока выговаривали его длинное имя.
— Нарушение в одном, — произнесла она ледяным
голосом, — ведет к ослаблению в другом. Я предпочитаю, чтобы вы всегда
обращались ко мне как к Моему Величеству.
Я пожал плечами:
— Да мне, вообще-то, по фигу. Помню, был такой
Джавахарлал Неру, а еще — Межелайтиускаускас Константинодопопулос… И ничего,
как-то жили. Я, вообще, одного вообще двухголового знаю! А еще рассказывали про
женщину с четырьмя грудями и… густыми волосами на животе. Так что «Ваше
Величество» в лесу — это еще не самое то…
Она нахмурилась, долго старалась сообразить, где же это я ее
уел, а что уел, видно по честной гнусной роже варвара с дурацкой мужской
улыбкой полного и безоговорочного превосходства.
— Тролль похитил мою младшую сестру, — сказала она
наконец. — Теперь у отца никого!.. Сперва ссора со мной, я ушла и живу,
как хочу, хотя теперь уже понимаю, сглупила… Но сестренку люблю, она у нас
тихая и нежная, отцу никогда не перечила. Словом, та самая идеальная женщина, о
которой все мужчины говорят с таким придыханием в ваших суровых голосах! Отец
не должен оставаться один, хватит и того, что я с ним так… нехорошо.
Она отвернулась и долго рылась в мешке, я рассматривал ее
неторопливо, не натыкаясь на колючий взгляд, подумал, что если женщина называет
мужчину сволочью, значит, он все сделал правильно, так что у нас все в порядке.
— Ладно, — буркнул я и, красиво рыгнув, отшвырнул
в сторону кустов обглоданную кость. Волк тут же подпрыгнул и, поймав на лету,
схрумал. Не потому, что голоден, а из любви к искусству. — Ладно, хоть
путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, это не значит, что туда нужно
гонять многотонные грузовики… Считайте, что вы меня ублажили кормом.
