Она топнула ногой, забыв, что еще в седле, получилось очень
мило:
— Это нелепо!
— С точки зрения женщины, — сообщил я. — А
вот с точки зрения человека…
— Ты еще и дерзишь?
— Кто в походе старший? — спросил я. — Если
бунт на корабле… то как хотите, Ваше Величество. Я не буду подавлять революцию
аристократии против трудового народа. Я — гуманист.
Я повернул коня, волк и ворон на этот раз последовали
беспрекословно. Уже за воротами постоялого двора я украдкой оглянулся, стараясь
проделать не слишком явно. Королева, что уже покинула седло, в бессильной
ярости смотрела вслед, но затем — до чего женщины практичнее мужчин! —
спрятала жало до подходящего случая, кивком велела подвести ей коня. Как я и
ожидал, парнишка, принимающий коней, совсем не возражал, как должен бы. Я
покосился на волка, тот ответил понимающим оскалом, шерсть на загривке встала
дыбом. Ворон нахохлился, втянул голову в плечи, держится вроде бы как обычно,
но я заметил, что инстинктивно жмется ближе, царапая ухо жесткими перьями.
Когда подъезжали к городской площади, нас догнал стук копыт.
Королева поравнялась с нами, разъяренная, как кошка, которую ударили палкой по
голове, а потом еще и пнули.
— Что это значит? Я не буду ночевать у костра на
площади.
— Ну?
— Всем на посмешище! Люди в домах, на постоялых дворах,
а мы с какими-то бродягами на площади?
Я огляделся, заметил равнодушно:
— Здесь нет никого.
Она вскипела еще сильнее:
— Вот, даже бродяги здесь спят в гостинице!.. Спать у
костра в лесу — понятно, но в городе? Ты куда едешь, дурак?
— От дурака слышу, — ответил я
хладнокровно. — Ваше Величество, вы поклялись слушаться меня. И что это за
выбрыки? Что за коники?
Мы уже миновали городскую площадь, впереди тесная улочка, я
насторожился, пальцы сами приподнялись и проверили рукоять меча. Конь
всхрапывал, тревожно прядал ушами. Королева смотрела то на меня, то на волка, у
того шерсть дыбом, жмется к конским ногам, чуть ли не путается между ними,
проговорила наконец чуть спокойнее:
— Но в чем дело?.. Почему из-за твоих дурацких обетов
мы все?..
— Обеты ни при чем, — пояснил я. — Вы, Ваше
Величество, слишком много нюхали благовоний. И прочих марихуан. У вас нюх отбит
на опасности, остался только на комплименты. А вот я в комплиментах не
нуждаюсь, и так знаю, какой я замечательный, ведь все люди как люди, а я само
совершенство, потому сразу зачуял…
— Что?
— Неладное, — ответил я шепотом. — Неладное,
Ваше красивое Величество!
Она в недоумении оглянулась. Дома проплывают чистенькие,
светлые, залитые багровостью заходящего солнца, все тихо и мирно. Чересчур тихо
и мирно. Даже нет привычного галдежа на улицах. Люди иногда выглядывают из
окон, два-три раза видели группки мирно беседующих в тени деревьев. То ли
обедают, то ли пьют чай. Нам помахали руками, я вежливо помахал в ответ.
— А в чем неладное?
Я указал на волка:
— Он тоже чует. Верно, волк? И ворон чует. Так что нас
трое против одного.
Она выговорила надменно:
— Я — королева!
— А у нас здесь демократия, — сообщил я. —
Все равны. Даже гомосеки… нет, это я перегнул, гомосеки и кошатники все-таки не
люди, но остальные, даже лесбияны, — люди с правом голоса.
Она задыхалась от гнева, глаза метали молнии. Впереди
показались противоположные ворота. Волк насторожился еще больше, ворон тревожно
каркнул. Я как можно шире развернул грудь, сделал морду ящиком, глаза мои
зыркнули на лук справа, на щит слева. Королева умолкла в недоумении.
Ворота приблизились, створки закрыты. Из будочки выглянул
стражник, я сказал издали:
— Открывай ворота!
— Что случилось? — спросил он.
— Просто еду дальше, — сообщил я.
Он удивился:
— Не отдохнув в нашем городе? У вас конь устал, одежда
женщины покрыта пылью…
Я прорычал:
— Отворяй ворота!
Королева сказала раздраженно:
— Что плохого, что эти люди хотят заработать несколько
монет, предоставив нам отдых в их городе?
Я потащил меч из ножен, недобро ухмыльнулся.
— Буду рубить ворота, — сообщил им
буднично. — С кем о заклад, что с трех ударов продырявлю?
Стражник заколебался, взглянул на меня, на меч, глаза
стрельнули взглядом на залитую жгучим солнцем площадку перед воротами.
Оставаясь в тени, пробормотал:
— Ладно, сейчас открою…
Исчез в будочке, загромыхало, ворота медленно поднялись. Мы
уже отъехали на сотню шагов, я оглянулся, ворота так и остались с поднятой
решеткой. Шерсть на загривке волка медленно опустилась, он прерывисто вздохнул.
Ворон перестал топорщить перья. Королева переводила непонимающий взгляд с
одного на другого, спросила с откровенной враждебностью:
— Ну и что все это значит?
— Это не люди, — ответил я коротко. Взглянул на
волка: — А ты что почуял?
— То же, — прорычал он. — Не совсем люди….
хотя немножко и люди. Но и не звери — точно.
Королева ахнула, а ворон взлетел, сделал над нами круг,
широко растопыривая крылья под солнцем, что уже наполовину погрузилось за край
земли, прокаркал:
— Я думал — вампиры, но те вообще днем спят… Говорят, в
гробах!
— Полувампиры, — сказал волк. — Такие бывают?
Эти только под прямое солнце не выходили, заметили? А в тени могут сидеть без
страха. Или со страхом, но, чтобы заманить свежее мясо, на какие только
неудобства не пойдешь?
Королева ахнула снова, сказала торопливо:
— Так зачем же уезжаем?
— А что делать?
— Надо было предупредить отцов города! Пусть соберут
стражников, очистят от вампиров, пока те не начали уничтожать жителей!
Я покосился на ее раскрасневшееся возмущенное лицо:
— Во-первых, нам никто не поверит.
Я замолчал, пустил коня вскачь. Королева отстала, но тут же
сзади послышался перестук копыт, ее кобылка зашла с правой стороны, она,
королева, а не кобылка, спросила требовательно:
— А во-вторых?
— Во-вторых, отцы города и стражники тоже
вампиры, — сообщил я сочувствующе. — Разве не видно, как тот не хотел
нас выпускать за ворота? Но на солнце не вышел!
Волк напомнил на бегу:
— А на постоялом дворе сразу успокоился, когда узнал,
что никуда не уедем, а останемся ночевать на городской площади! Ночью бы пришли
за нами.
