— Вы уверены в… этой смоле?
— В народных средствах? — переспросил я. — Я
тоже предпочел бы столичную клинику!
Генрих стиснул зубы, я накладывал желтую смолу слишком
грубо, сам понял, переложил в подставленные ладони королевы:
— Ваше Величество, у вас пальчики должны быть помягче,
а мои привыкли больше к рукояти меча!
Королева, краснея до ушей, бережно покрывала, смазывала,
нежно втирала в мелкие порезы, в ее прекрасных глазах заблестели слезы. Я
посмотрел на них, попробовал вытереть ладонь о ствол дерева, но лишь оторвал
кусок коры, а когда поскреб еще, насобирал на пальцы мусора, кусочков коры.
Чертыхаясь, пошел искать ручей, уже понимая, что и вода не
поможет, надо будет ждать до утра, когда жировая смазка ладони отслоит эту
лечебную, как уверяет ворон, гадость.
* * *
Утром Генрих выглядел еще более осунувшимся, измученным,
однако приветствовал меня вялым взмахом обнаженной длани:
— Как спалось?
— Отлично, — сообщил я и сбросил наземь молодого
оленя. — Наглец, хрустел ветками прямо над головой! Совсем звери
обнахалели, что уж говорить о людях?
— Помогу разделать, — сказал он.
Я изумился:
— А как же рана?
Он улыбнулся с неловкостью, в глазах некоторое удивление,
бросил взгляд на зарумянившиеся щеки королевы.
— Благодаря вашей чудесной мази и волшебным пальчикам
Ее Величества я чувствую себя хоть и слабым, но будто родившимся заново.
— У народной медицины еще есть резервы, — признал
я. — Так еще чуть — и в астрологию поверю, а то и в демократию… Что ж,
доставайте ваш нож, а я принесу еще хворосту.
Когда вернулся с огромной охапкой, да еще и приволок целиком
небольшое высохшее деревцо, на поляне уже полыхал костер, волк с рычанием
копается во внутренностях, с края поляны мощные удары кирки, но это не Томас с
Олегом в каменоломнях, а ворон смачно долбит череп неосторожного оленя.
— Прекрасно, — сказал Генрих, — Ее
Величество, оказывается, прекрасно разбирается в способах свежевания дичи.
Оказывается, в методах разделки туш оленя и лося много общего. Признаюсь, я
узнал много интересного…
Королева сказала светским голосом, но глаза ее блестели:
— Я тоже узнала немало нового. Мой отец никогда не
разделывал оленя с таким изяществом и мастерством.
— Спасибо, Ваше Величество, — произнес Генрих с
поклоном.
Я подбросил толстых веток в огонь, пусть прогорают быстрее,
чтобы дали крупные угли, разложил на плоских камнях тонкие ломти нежного мяса.
Волк вскинул голову, посмотрел снисходительно и снова принялся пожирать вкусное
и полезное, пренебрегая извращениями с нормальной здоровой едой.
* * *
За обильным завтраком королева чуть ли не насильно
засовывала Генриху в рот самые лакомые куски оленины, ведь ему поправляться
надо, восстанавливаться, заращивать жуткую рану, он такой сильный и
мужественный, образец для всех рыцарей, Генрих смущался, но ел, мне показалось,
что пальцы королевы всякий раз вздрагивают, когда касаются его твердых губ, оба
замирают, я еще подумал, что так бравый рыцарь еще и подавится, забывая
проталкивать в нужное горло.
— Жаль, — сказал я, — что оракул может только
на один вопрос… Хотя иначе сколько бы народу ломанулись на халяву! С
расположением смерти Черного Властелина еще как-то понятно, хотя и не
конкретно, а вот при чем здесь этот проклятый тролль… как его…
— Катарган, — подсказал Генрих, голос его сразу
потвердел, глаза заблистали гневом. — Я вобью его в землю по ноздри!..
— Да-да, — согласился я, — по самые-самые.
Королева произнесла задумчиво:
— А нет ли в словах оракула некоего иносказания?
Я не успел ответить, Генрих с небрежностью отмахнулся:
— Да какие иносказания? Когда удается понять просто,
надо понимать просто.
— Бритва Оккама, — сказал я, этот парень мне
нравится все больше, хоть и барон. — Хорошо бы понять просто…
Королева слегка обиделась, а Генрих, не замечая, рубанул
воздух левой рукой, скривился, сказал уже тише:
— Полагаю, что проклятый тролль знает волшебное слово,
которым отворяют зачарованные двери крепости Хозяина Хаоса. Это и понятно: он
же доверенный слуга!
Я подумал, кивнул:
— Да, это самое правдоподобное. Впрочем, оракул так и
сказал.
Генрих сказал со свирепой радостью:
— Как хорошо, что можем помочь друг другу!.. Мы схватим
тролля живым, я каленым железом сам развяжу ему язык… а если понадобится, то с
перебитыми ногами приволоку к зачарованным вратам, чтобы сам проблеял это нужное
слово!
Я посмотрел с уважением. Этот молодой барон быстро все
схватывает, в обстановке разбирается мгновенно. Королева вздохнула:
— А мне главное — освободить мою милую сестру…
— Она будет освобождена, — пообещал Генрих.
На следующий день Генрих после обильного завтрака уже сам
сумел взобраться в седло. Глаза горели нетерпением, королева вскочила, как
урожденная пани амазонка, на свою красивую лошадку, деревья разбежались в
стороны, как вспугнутые птицы, конские копыта застучали по сухой, прокаленной солнцем
земле.
С севера клубится пыль по всему горизонту, Генрих оглянулся,
в улыбке блеснули белые зубы.
— Это только моя отборная сотня рыцарей, — сообщил
он. — А на недельку поотстав, идет основное войско. Или вот-вот
выступит!..
— Быстро идут, — согласился я. — Может быть,
подождем хотя бы сотню?
— Нет, — отрезал Генрих, — я слишком горю
желанием поскорее оказаться под стенами проклятого замка!
Мы ехали днем и даже ночью, останавливаясь только на
короткий сон, даже есть умудрялись в седле, через трое суток встретили
небольшую деревушку, где от жителей узнали, что отсюда начинаются владения
тролля Катаргана. До замка еще сутки, так что доберемся туда только завтра.
Если мы друзья, то вышлет навстречу почетную охрану, а если недруги, схватят
еще по дороге к замку.
— Почему? — насторожился Генрих. — У него
здесь военные отряды?
— Да, он держит по пять человек в каждом пограничном
селе, — пояснил крестьянин. — А еще и самим поселянам раздал оружие…
Я удивился:
— А это зачем?
Теперь уже удивился он:
— А как же иначе? Чтобы могли защитить себя от
разбойников, если не успеют люди господина Катаргана.
Мы переглянулись с Генрихом, он стиснул челюсти так, что
заиграли желваки, а королева помрачнела. Тролль, по нашим представлениям,
должен быть тупым и жестоким правителем, сам должен грабить и убивать своих же
крестьян, а он оказался тварью хитрой и предусмотрительной, сумел крестьян
привлечь на свою сторону.
