Ворон сел к филину, негромко толковали на своем языке. Волк
лег у порога и прикинулся спящим. Ведьма повела ладонью над столом, там
мгновенно возникли на грубых деревянных тарелках обжаренные птичьи тушки.
Ноздри задрожали от упоительного запаха, пальцы сами по себе задвигались,
представляя, как хватают и засовывают в пасть это все великолепие.
— Прости, — сказала ведьма, — хлеба нет. Я
могу пользоваться только тем, что в пределах мили.
— В задницу этот хлеб, — ответил я ликующе,
опомнился, сказал быстро: — Простите, матушка. В хлебе канцерогены, пусть жрут
городские, подавятся, а нам и этого мяска хватит! О, даже с травами?
— Здесь и лечебные, — пояснила она
словоохотливо, — и дающие силы, и разжигающие аппетит. А эти для запаха,
эти вот для аромата…
Я слушал краем уха, хватал и жрал в три горла. Я знал, что
проголодался, но не думал, что до такой степени. Ведьма наблюдала с хитрой
усмешкой, сама ела мало, шаталовка, я видел по ее лицу, что если себя
ограничивает в еде, то все еще любит угощать других. А на человека, который
жрет в три горла, хозяйке смотреть всегда приятно. Если она, конечно, не
стеснена в средствах.
— И что тебя заставило идти через этот лес? —
спросила она. — Здесь неспокойно, очень неспокойно.
— Разбойники?
Она отмахнулась:
— Какие разбойники, когда грабить некого? Но зверья
дикого хватает. Особенно такого, что просто не ведаешь, откуда и взялось…
Я вытер рот, сказал честно:
— Один оракул открыл секрет, где находится смерть,
точнее, жизнь Властелина Тьмы. Я хочу добраться до этого острова… это на
острове, а там уж как-нибудь сумею, надеюсь суметь. Хотя и там немалая охрана,
честно говоря. Но кто-то должен остановить мерзавца! Я, конечно же, предпочел
бы, чтобы это сделал кто-то другой, я из такого мира, где все стремятся не быть
героями, где быть героем — это быть придурком, где выживают только те, кто
всегда готов… эх, не стану так о своем мире, но все-таки я здесь, и я постараюсь
добраться до ублюдка и разбить или разломать его жизнь.
Поев, я готов долго вот так о своей великой скромности и
чувстве внутреннего долга, что толкает меня, такого тихого и мечтательного
поэта, на совершение беспримерных подвигов, но ведьма кивнула, произнесла со
странным оттенком:
— Да, ты из очень странного мира… Довольно мерзкое
место, верно?
Я кивнул, вскинул голову. Ворон и филин все еще совещаются.
Волк спит, уже не притворяясь. Ведьма аккуратно обглодала косточку.
— Есть у меня такая вещица, — проговорила она в
раздумье. — Не знаю, еще годна ли на что, сколько веков лежит в моем
сундуке. Я никогда не воспользуюсь, она годится только на море, а я из
этого-леса ни ногой… Я даже степи не выношу, а уж море… гадость какая!..
Я с волнением наблюдал, как она поднялась, снова удивила
легкость движений, жилистая бабка, встает без кряхтенья, руками о лавку не
опирается, за стены не держится, хотя проговорилась насчет веков, это уже не по
Брэггу, это бери выше, подошла к сундуку. Я думал, скажет какое-то заклятие, но
она одной рукой ухватила крышку, приподняла и, перегнувшись, шарила там.
Слышно, как звенит то металлом, то керамикой, то стеклом, иногда и деревянный
стук, словно падают шары в кегельбане, я некстати вспомнил такой же сундук в
одной церкви в Баварии, там при бракосочетании невеста должна вот так же одной
рукой поднять крышку, а другой пошарить внутри. Если невеста не сможет, то
жених даже в этот момент может отказаться от брака, и по всем законам будет
прав: не нужна слабая жена в хозяйстве, не нужно плодить слабых детей, что все
равно умрут от болезней.
— Вот она, — с торжеством произнесла старуха в
сундук, выпрямилась, глаза горят торжеством, кровь даже не прилила к лицу,
крепкая старуха, здоровое сердце. — Я уж думала, совсем затерялась!
На ее ладони блестела лаком крохотная деревянная ящерица.
Фигурка вырезана настолько искусно, что, если бы не покрытие лаком, подумал бы,
что живая.
— Красивая, — признал я. — Мастер делал.
— Великий мастер, — ответила она с
чувством. — Теперь таких не делают.
— Да, — поддакнул я. — Сейчас все ширпотреб.
Все для нужд сельского хозяйства, а вот так просто для искусства, увы…
Она протянула руку к моей груди:
— Бери. Ею можно любоваться всю жизнь, она для того и
предназначена, чтобы нести красоту в жилище. Но в ней есть и одна особенность.
Великий мастер, его звали Кайнар, каждую вещь, что выходила из его рук, наделял
каким-нибудь волшебным свойством. Но он не хотел, чтобы они исчезали, чтобы
использовались… не для красоты, потому всегда устраивал так, что они попадали в
руки тем, кто не мог воспользоваться. Степнякам или лесовикам, как вот я, дарил
вещи, что действуют только на море, жителям высоких северных гор — безделушки,
что могут вызвать ливень, а жителям пустынь — волшебные статуэтки, которые в
состоянии призвать песчаные бури. Таким образом уже прошла почти тысяча лет, а
большинство его игрушек все еще радуют глаз…
Я спросил осторожно:
— А не жаль расставаться?
Она горько усмехнулась:
— Думаешь, раз живу в лесу, то и сама как зверь?
— Нет-нет, — запротестовал я. — Напротив, все
великие уходили в леса, а потом приходили с новыми идеями: Будда, Иисус,
Мухаммад, Ленин… нет, Ленин, правда, уходил в Цюрих, но это все равно что лес,
так что это тупые собираются в города, как тараканы, они должны касаться боками
друг друга, им не так страшно, а сильные и мудрые всегда в лес, в лес, в лес…
Она пристально смотрела мне в глаза:
— Иногда кажется, что брешешь, но вроде бы и не
брешешь. Или в твоей стране очень уж умелые брехуны. Словом, эта ящерица живет
только на земле, как догадываешься. На море ей делать нечего. Если ее бросить в
воду, оживет и побежит к берегу. К ближайшему.
Я удивленно присвистнул:
— Дивная вещица. Если придется пробиваться через туман,
самое то…
— Нет, — возразила ведьма. — В тумане сразу
потеряете. Все иначе. Ведь ее вырезал сам Кайнар, а это значит многое! В
ящерице заложена великая мощь, она может с легкостью тащить за собой целый
корабль.
Я ахнул:
— Такая крохотная? В ней атомный двигатель, что ли?
Значит, если ее привязать…
— Привязывать не надо, — отрезала ведьма, голос
стал суше, то ли дивилась моей тупости, то ли жалела, что отдает такую
антикварную штучку. — Она уже привязана. Да-да, незримой колдовской нитью,
что крепче любых корабельных канатов. Но едва ящерица коснется земли, она
превратится в обычную ящерицу. Волшебство исчезнет. Все понял?
Я почтительно поклонился:
— Я потрясен, матушка. От имени всего человечества,
всех конфессий и направлений благодарю за этот щедрый дар, за достойный вклад в
борьбе с Империей Зла… в смысле, с Властелином Тьмы.
