Я был достаточно богат, чтобы чувствовать себя свободным в материальном плане, а моя слава позволяла собирать огромные аудитории, где бы мы ни появлялись. К тому же у меня теперь был собственный дом с обширными землями в Новой Англии. Ну и главное: я был Кошачьим королем, известным и почитаемым в мире оккультизма, и этот титул намеревался сохранить за собой так долго, как только возможно. По крайней мере до тех пор, пока где-то не появится маг, чье могущество превзойдет мое в той мере, в какой я сам превзошел Спекла Джона. А когда такая личность появится, думал я, тогда посмотрим.
* * *
На просеке опять возникла белая сова. Глаза ее горели ярким ровным светом, крылья задевали за деревья по обе стороны "туннеля". Птица лишь мелькнула и снова исчезла.
– Мы с мистером Питом катили на "даймлере" по западной Франции в направлении Парижа: он был за рулем, я же отдыхал на заднем сиденье. С нетерпением я ожидал встречи со Спеклом Джоном и в особенности с Розой Форте. Ее я намеревался взять с собой в Америку – во-первых, без меня она пропала бы, а во-вторых, она была нужна мне в новой жизни, о которой, впрочем, я имел пока весьма смутное представление. В тот момент голова моя была занята сиюминутными практическими вопросами: какие новые выступления организовал для нас за это время Спекл Джон? когда моим троллям потребуется очередная разрядка в виде травли барсуков? какие приглашения меня ожидают от знаменитостей и, главное, от представительниц прекрасного пола, готовых предложить мне свое сердце и чековую книжку? встретит ли меня Роза с такой же нежностью и страстью, как встречала всегда после долгой разлуки? Так мы и мчались с огромной для того времени скоростью в тридцать миль в час через городки и деревеньки с неизменными обелисками, на которых были выгравированы длинные списки имен местных уроженцев, павших на полях войны. Низко нависшие осенние тучи давили, каштаны покрылись багрянцем, по дороге за нами клубилась пыль, справа и слева золотилась ждущая уборки пшеница, а я думал о реках крови, на которой она взросла. Еще мне ни с того ни с сего вспомнился напыщенный пустозвон Кроули и то, как я с ним обошелся, – воспоминание это заставило меня расхохотаться. Вспомнил я недавние нападки на меня со стороны Гурджиева и Успенского, чьи имена давно уже забыты, однако в то время оба они пользовались громадным влиянием в оккультном мире.
Тяжелые, давящие тучи.., золотистые, напоенные кровью поля.., фарфоровая кожа ожидающей меня Розы… – все это грустные ощущения безвозвратно уходящего времени…
Не доезжая километров десяти до Парижа, я заметил в окошко какого-то крестьянина, который при виде шикарной машины расплылся в улыбке, обнажив безупречные, сверкающие белизной зубы. Впервые за последние несколько лет перед глазами встало искаженное нечеловеческим воплем лицо Вандури, и в этот миг я понял окончательно, что наступило время распрощаться со старушкой Европой вместе с ее роскошным осенним нарядом, давящими тучами и оскалом умирающего человека с безупречными зубами.
В Париж мы въехали с северо-запада, оставляя позади облачка пыли, пересекли Сену по мосту Курбевуа и, петляя по улицам, направились к садам Ранло, где нам принадлежал великолепный особняк на авеню Прюдон. Помнится, из парка доносился шум и гам гулявших детей, деревья были одеты в золото, а трава отливала насыщенной, темной зеленью. Все та же грустная европейская осень…
Я пригласил мистера Пита выпить со мной в гостиной.
Впоследствии приглашение стоило ему жизни, но об этом позже. Мы поднялись по лестнице – я с маленьким чемоданчиком в руках, а Пит с двумя большими саквояжами, которые он вытащил из багажника "даймлера". В доме почему-то пахло сандаловым деревом. Я открыл дверь к себе в комнату и пропустил Пита вперед. Тот, сделав лишь несколько шагов, внезапно выронил саквояжи – они грохнулись на пол с оглушительным, как мне показалось, стуком. Лицо его вытянулось от смущения и одновременно испуга. И тут я увидел их, увидел то, о чем и школьник догадался бы давным-давно.
* * *
Свет в просеке ярко вспыхнул, выхватывая из темноты контуры просторного помещения со стенами, выкрашенными в устричный цвет, и застланным толстым восточным ковром полом. На ковре Том увидел обнаженное девичье тело.
Роза лежала к нему боком, отвернув лицо, а сверху на нее взгромоздился голый мужчина с мощной мускулатурой. Лица его также не было видно: он уткнулся в ее роскошные русые волосы. Том оцепенел. Рядом с ним громко задышал Дэл.
Сильные, мускулистые руки сжимали грудь девушки, волосатое, упитанное тело приподнималось и тут же опускалось все быстрее и быстрее. Роза, двигаясь в одном ритме с ним, стиснула бедрами мужские ягодицы. Том почти физически почувствовал, как тот входит в нее глубже и глубже, и шок сковал его мертвой хваткой. Он даже представить себе не мог, как реагирует на эту сцену Дэл.
Ты не наделаешь глупостей, когда увидишь меня вечером?" Это она, кажется, спросила, сцепив ладони у него на затылке там, в воде… И немного раньше: "Ты ведь не возненавидишь меня, а, Том? Мне предстоит еще кое-что для него сделать…" Так вот, оказывается, о чем она говорила.
"Здесь повсюду одна ложь".
Он улепился за эти слова, как утопающий за соломинку, но тут девушка повернула лицо вверх, и он увидел ее высокий лоб и губы, те самые губы, которые так недавно целовали его, произносили слова любви. Том словно ощутил удар хлыста. Тем временем мужчина, убыстряя ритм, содрогнулся всем телом и сжал ее в объятиях, а Роза руками и бедрами стиснула его. Одновременно свет стал постепенно гаснуть, и через короткое время они опять остались на поляне втроем. Дэл дышал лихорадочно-тяжело, будто ему не хватало воздуха, глаза его были пустыми.
"Ты не наделаешь глупостей, когда увидишь меня вечером?"
"Здесь повсюду одна ложь".
Так что же ему теперь делать, как поступать дальше? Этого Том не знал.
Коллинз заговорил размеренно, жестко:
– Как вы, наверное, понимаете, с Розой, моей Розой, забавлялся не Рут, которого вы видели сейчас, а мой бывший наставник и компаньон Спеют Джон. Показывая вам эту сцену, я хотел, чтобы вы тоже прочувствовали испытанный мною шок и охватившее меня негодование. Как я погляжу, цель эта достигнута. А посему продолжим. Арнольд Пит тут же улизнул. Я последовал за ним, а когда через полчаса вернулся, застал Розу уже одетой, изображающей раскаяние. Она клялась, что это случилось впервые, но я-то теперь лучше знал. Ее слезы, ее жалкие попытки оправдаться не трогали меня ничуть: пусть ее утешит Спекл Джон.
Она думала, что я ее поколочу, она надеялась на это как на своего рода прощение. Бить я ее не стал Я мог ее, конечно, пристрелить – армейский револьвер в те времена находился со мной постоянно, однако не стал делать и этого. Я позволил ей выплакаться всласть, а когда на другой день встретился со Спеклом Джоном, ни один из нас и словом не обмолвился о том, что происходило накануне на полу в моей гостиной.
Я начал планировать свое последнее представление.
Коллинз поднялся.
