Но когда Джимбо и Марк выключили музыку и вышли из комнаты, отец Марка ляпнул какую-то дурость еще до того, как они добрались до лестницы, — что-то вроде «а вот мой сын и наследник и его закадычный и преданный друг», что заставило их обоих почувствовать себя идиотами. Когда их представляли, папа Марка назвал Джимбо старинным другом сына и вел себя с ребятами так, словно они были второклашками, что сделало их пребывание в доме просто невыносимым Затем папаша Марка опять начал читать мораль — например, во сколько им необходимо быть дома. Джимбо обратил внимание, что Марк нервничает все сильнее и сильнее. Он выглядел как человек, только что поставивший мину с часовым механизмом и горящий желанием поскорее унести ноги, чтобы не взлететь на воздух вместе с ней.
Как только им удалось вырваться, Джимбо неохотно последовал за Марком до дорожки напротив дома 3323, где никакие призрачные силуэты не маячили за окном гостиной. Джимбо вынужден был согласиться: может, тогда что-то и было, но сейчас дом казался пустым, как скорлупа выеденного яйца. Это было видно с первого взгляда. Единственное, что двигалось там, — это оседающая пыль.
— Мы сделаем это, — твердил Марк. — Веришь не веришь, но мы это сделаем
— Хочешь, чтоб я пришел сегодня в зал прощания?
— Если ты не пойдешь, то и я не пойду, но я там должен быть обязательно, так что...
— Ну да, я же «закадычный и преданный», — сказал Джимбо.
Одинокий и такой большой на вершине такого маленького холма, дом «Тротт бразерс» поразил воображение Джимбо, разбудив ассоциации со старинным замком с подземными темницами и рыцарским доспехами. Внутри он казался одновременно и огромным, и обветшалым. Им указали на маленькую комнату, похожую на часовню, с четырьмя рядами стульев, обращенных к открытому гробу. Джимбо это казалось чудовищным, жестоким, бестактным Марка буквально вынуждали смотреть на лицо мертвой матери! Одно дело — оказывать уважение умершему, но как же насчет уважения к чувствам живых? Джимбо отважился взглянуть украдкой на бледную фигуру в гробу. Лежавшая там женщина не была похожа на маму Марка — она скорее напоминала младшую сестру миссис Андерхилл, напоминала кого-то, кто жил абсолютно другой, не как у мамы Марка, жизнью. Почти тут же в комнату вошли мужчины, и Джимбо с Марком уселись на последний ряд.
Отец Марка вручил ему карточку-открытку с видом гавайского заката с одной стороны. Перевернув ее, Джимбо увидел напечатанную молитву «Отче наш» под именем Нэнси и датами ее жизни.
— Ты как? — шепнул он Марку, который крутил карточку в руках, будто пытался отыскать ключ к разгадке убийства в детективном романе.
Марк кивнул.
Пару минут спустя он наклонился к другу и зашептал:
— Как думаешь, слинять или не стоит?
Джимбо покачал головой.
Филип велел сыну подняться на ноги и проявить уважение к своей матери. Марк встал и пошел по проходу, остановившись перед самым гробом Джимбо наблюдал, как Филип инсценировал драматичный момент и обнял сына за плечи, наверное, впервые с тех самых пор, как ему исполнилось десять. Он не мог не сделать так, подумал Джимбо. В сущности, он и не подозревал, что позирует для камеры несуществующего фотографа Филип, конечно, думал, что выглядит искренне. А Джимбо заметил, как Марк поежился, ощутив прикосновение отца.
Как только Филип отошел в сторону, Джимбо встал и направился к другу. Он не хотел смотреть на приукрашенную не-Нэнси в гробу, поэтому шел медленно, но ему больно было думать о том, что Марк стоит там один на один с самим собой. Когда Джимбо подошел и встал рядом с Марком, тот посмотрел на него, и по его смягчившемуся взгляду Джимбо понял, что друг благодарен ему.
Едва слышно Марк проговорил:
— Джимбо, сколько мне еще здесь стоять, как думаешь?
— Думаю, уже можно отойти, — ответил он.
Марк смотрел на женщину в гробу. Его лицо было как застывшая невыразительная маска. Одинокая слезинка вытекла из уголка левого глаза, затем — правого. Испугавшись, Джимбо вновь вгляделся в лицо друга и увидел, что маска начала дрожать. Слезы наполнили глаза Марка. И тут же Джимбо почувствовал, что вот-вот заплачет сам.
От дальней стены комнаты донесся театральный шепот отца Марка:
— Бедный ребенок, как же он теперь...
И слезы Джимбо высохли прежде, чем пролились. Раз это слышал он, значит, слышал и Марк.
Глаза мальчишек встретились. Лицо Марка густо покраснело. Тимоти Андерхилл произнес что-то слишком тихо, а отец Марка, почти не снижая голоса, ответил:
— В тот день ее нашел Марк — явился бог знает откуда...
Джимбо услышал, как Марк задохнулся.
— Когда я приехал домой, — продолжал Филип, — ее уже несли в «скорую».
— О нет... — воскликнул дядя Марка.
С застывшим, но все еще красным лицом Марк сделал шаг назад от гроба и повернулся. Через пару минут все уже выходили на раскаленную улицу. Громадное солнце висело слишком близко к земле, и свет его резал Джимбо глаза Отец Марка застегнул пиджак своего костюма, поправил галстук и зашагал вниз по дорожке, как комиссионер, готовящийся завершить сделку. Тимоти Андерхилл бросил на мальчиков полный сочувствия и симпатии взгляд и последовал за своим братом по убегающей вниз по склону улице. Над крышей «вольво» трепетало марево.
Марк резко сунул руки в карманы джинсов и посмотрел на аккуратную, подозрительно сочного вида траву лужайки, которую разрезала дорожка
— Я ненавижу моего отца, — проговорил он, и в голосе его было жуткое спокойствие.
Ощутив мгновенную, как импульс, электрическую дрожь, Джимбо подумал, как же Марк перенесет похороны.
ГЛАВА 14
Для Марка день похорон матери взорвался с того момента, когда серо-коричневый комок глинистой земли с отметиной лопаты могильщика полетел из его правой руки и ударился о крышку гроба. До этого мгновения он все гадал, хватит ли духу пережить то, что этот день несет ему, или он дрогнет и позволит свалившимся внутренним и внешним катастрофам одолеть себя. Марк даже мысленно представил себя падающим без чувств, как это произошло с Джимбо на лужайке дома по Мичиган-стрит; хуже того, он видел себя охваченным жутким припадком — с пеной у рта и корчами. Эти унижения, фантазировал Марк, начнутся на глазах у всех, кто пришел проститься с мамой на кладбище Саннисайд. Священник раскроет толстенную Библию; Монэгены, Шиллингтоны и Тафты плюс парочка придурковатых дамочек из газовой компании и еще, может, один-другой учитель из школы соберутся у могилы с выражением возвышенной скорби на лицах. Даже Джеки Монэген, который, скорее всего, будет мучиться самой тяжелой формой похмелья и, следовательно, отчаянно нуждаться в срочной целебной дозе. И отец Марка будет устремлять взгляд вперед, сложив руки на холмике живота, как обычно делает, чтобы выразить крайнюю степень недовольства и нетерпения. И в этот момент Марк всех удивит и приведет в замешательство, а себя — опозорит, начав дергаться, нести бред и кататься по сочной, ухоженной кладбищенской травке. Или, например, небо вдруг потемнеет, на собравшихся обрушится дождь, и молния, сорвавшись с небесного свода, превратит его, Марка, в головешку.
