Через две парты от них сидел Костя Благовещенский и внимательно следил за этими косящими, скользящими взглядами.
Костя Благовещенский не вышел ростом. Он гораздо ниже Гектора, но зато в плечах шире. Костя тёмно-рус, с седой прядкой над ухом. В детстве Костя закрашивал эту прядку карандашом.
— Слушай, — спросил на перемене Костя у Гектора, — о чём ты разговаривал с Инкой? Я смотрел на вас пол урока, а вы всё разговаривали, разговаривали…
— А что, — ответил Гектор, — нам разве нельзя разговаривать?
— Конечно, нельзя, — сказал Костя. — Ты ведь знаешь…
— Мы говорили о тебе, — засмеялся Гектор.
— Обо мне? — растерялся Костя.
В тот день после уроков Костя ждал Инну на углу Невского — и Колёсной. Спрятавшись в подъезде с красно-голубыми изразцовыми стенами, слушая шарканье ног, детские голоса и гул лифта, он смотрел сквозь пыльное стекло в тяжёлой старинной двери, как Инна шла вместе с Гектором мимо магазина «Дары природы». На углу около аптеки Гектор распрощался с Инной, и она побежала через улицу, и длинные волосы оторвались от спины и поплыли по ветру. Перебежав через дорогу, Инна поправила волосы и пошла медленно, глядя под ноги, словно желая что-то найти. Костя вышел из подъезда, догнал Инну, но она была молчаливой и рассеянной.
Дом её, в десяти минутах ходьбы от Невского, чёрный как ночь, крепостной стеной опоясывал маленький независимый городок — парк с беседками, детский сад, двухэтажный гастроном и комбинат бытовых услуг.
Хлопнула дверь наверху, на этаже, где жила Инна. Погас красный глаз лифта, но Костя всё стоял на первом этаже и думал, о чём же всё-таки говорили сегодня на истории Гектор Садофьев и Инна Леннер…
4
Кабинет истории — комната светлая. В шкафах лежал карты древнего мира и современные, переселения народов и наступления полководцев обозначены разноцветными стрелками. Окна в кабинете истории закрываются тяжёлыми малиновыми занавесками — это когда показывают кинофильмы.
Алле Степановне Ходиной — преподавательнице истории в десятом «Б» классе тридцать пять лет. Мужа у Аллы Степановны не было, жила она невесело, но работу свою любила. Сегодня Алла Степановна спрашивала тех, кому хотела повысить оценки за полугодие. Машинально отметив про себя, что большинство девочек сегодня пришли с другими причёсками, нежели вчера, Алла Степановна вызвала Инну Леннер — благоухающую, в туфлях, за которыми Алла Степановна стояла недавно в очереди три часа но так и не купила. Алла Степановна с неудовольствием отметила, что Инна даже не удосужилась как следует почистить их — от вчерашнего дождя на туфлях остались белые разводы.
Перед каждым уроком Алла Степановна подкрашивала в учительской перед зеркалом ресницы и брови, чем смешила учительниц постарше.
— Аллочка! Они вам ещё не звонят домой? — спрашивала классная руководительница десятого «Б» Сусанна Андреевна Ельнинская. — Письма не пишут? Записки в карманы не суют?
— Они друг другу записки пишут, — отвечала Алла Степановна, — а телефона, к счастью, у меня нет…
— Пишите заявление на имя директора, — смеялась Сусанна Андреевна. — Пусть ставят…
— Мне бы квартиру однокомнатную получить, — вздыхала Алла Степановна. — А телефон, чёрт с ним…
Большинство десятиклассников (даже те, которые собирались поступить в гуманитарные вузы) как-то очень уж спокойно относились к истории, и это озадачивало Аллу Степановну. Нет, она не начинала свирепствовать, ставить за урок по десять двоек и стучать указкой по столу. Алла Степановна такого себе никогда не позволяла.
— Скажите-ка мне, — обратилась однажды к классу Алла Степановна. — Кто из вас читал прекрасную книгу «История Франции»? Она совсем недавно вышла…
Руку поднял один Костя Благовещенский.
— А кто читал «Анжелику»? — спросила Алла Степановна.
Руки подняли почти все.
— А Костя читал её на французском! — хихикнула Таня Соловьёва.
— Я вас поняла, — вздохнула Алла Степановна. — Вы люди с примитивным вкусом… Вы самые настоящие мещане. Объективному историческому исследованию вы предпочитаете вульгарную «Анжелику». Среди вас нет поэтов и философов… А ведь вы так молоды! И ещё собираетесь в гуманитарные вузы!
Класс удивлённо молчал.
— Не обижайтесь! — сказала Алла Степановна. — «Анжелика» всё-таки лучше, чем ничего!
Будучи женщиной наблюдательной, Алла Степановна быстро уяснила, кто кому симпатизирует в десятом «Б»…
Вот и сейчас.
Костя Благовещенский смотрел на вызванную к учительскому столу Инну. Инна смотрела в пол и кусала губы. Гектор Садофьев смотрел то на Инну, то на Таню Соловьёву, то в окно. Таня Соловьёва поглядывала на Гектора и совсем не обращала внимания на сидящего рядом с ней Костю Благовещенского. Нина Парфёнова, отложив учебник по высшей математике, переводила взгляд с Гектора на Благовещенского и при этом украдкой зевала.
Всё это забавляло Аллу Степановну, но она не знала, как бы так посадить Инну на место и не поставить ей двойку. С двойкой Инне нечего думать о пятёрке за полугодие.
— Леннер! — сказала Алла Степановна. — Вы молчите, словно я спрашиваю у вас что-то неприличное… Неужели вы не можете ответить, кто такой Столыпин?
Инна молчала. Она не могла ответить, кто такой Столыпин.
— Стыдно, Леннер… — вздохнула Алла Степановна. — Так воинствующе ничего не знать…
Инна в страхе смотрела на руку Аллы Степановны, держащую ручку. Ручка медленно поплыла по направлению к журналу. Инна зажмурилась. Но ручка, сделав пируэт, изменила направление и мирно опустилась на стол. Алла Степановна взяла карандаш.
— Смотрите, Леннер… — сказала Алла Степановна. — Я вам ставлю двойку карандашом… Скоро я снова спрошу вас, причём буду гонять по всему материалу, вы мне будете на карте показывать столыпинские переселения, и если не покажете, я сделаю двойку чернильной и жирной… Ясно?
Инна пошла на место со скорбно опущенной головой, но Алла Степановна знала, что Инна сейчас счастливо улыбается и, усевшись на место, будет с превеликим трудом скрывать эту свою улыбку.
— А сейчас, — сказала Алла Степановна и посмотрела на часы. — Сейчас мы вызовем… — Она оглядела класс. Никто не хотел быть вызванным. Все сидели, опустив глаза, и только мечтательный Костя Благовещенский сидел, подперев щеку рукой и улыбаясь, покусывал карандаш. Алла Степановна почему-то решила, что он сочиняет стихи, а отвлекать человека в такой момент посчитала неудобным. Впрочем, пятёрка в полугодии у Кости выходила и так. Можно было его и не спрашивать.
— Садофьев! — сказала Алла Степановна. — Я читала вчера на ночь «Илиаду» и вспомнила, что давно тебя не спрашивала… — Алла Степановна на секунду закрыла глаза. — Так погребали они конеборного Гектора тело… — нараспев произнесла она и вздохнула. — Как всё-таки красиво…
