— А развесовка по осям?
— А что развесовка? Мотор-то легкий довольно, нормально все, говорю, получается. Даже лучше и не придумаешь.
Делать нечего, придирки у меня кончились, придется выкладывать свои соображения начистоту.
— А вы подумали, Евгений Иванович, что эти машины в армию пойдут? Представьте, что будет, если вдруг на мину наедет.
— Так кто ж под дорогу копать будет? А если такой хитрец найдется, то от машины вообще ничего не останется. Если угадает, конечно, и вовремя взорвет. Или ты фугас имеешь в виду? Так если снаряд маломощный окажется, колесо искалечит, а если шестидюймовый, то капотная компоновка ничем не поможет. Хватит выдумывать.
— Да вы сами подумайте, снаряды дороги, чтобы их в землю закапывать. В то же время массовое применение танков и бронеавтомобилей в будущей войне неизбежно. Значит, будут дешевые фугасы применять, да хоть ящики деревянные с нажимным взрывателем. И с мощным зарядом, чтобы танк из строя вывести. При подрыве все вверх, поэтому нужно, чтобы людей в зоне подрыва не оказалось. Это проще всего сделать в капотной компоновке. Да и посмотрите сами. У нас самый мощный на настоящий момент грузовик вытанцовывается, военные, как пить дать, захотят броневик на его базе. Вы этот вагон-сарай себе представляете? Он же на малейшем косогоре заваливаться набок будет.
— С последним не поспоришь, ладно, поговорю с директором. Да и с американцем проконсультироваться не помешает на предмет «переворота малой кровью». Тебе, кстати, завтра ему еще свой двигатель представлять. Иван Алексеевич так его расхваливал, что тот напросился посмотреть. Как же: «Вышли на мировой уровень! Своими силами! Без иностранной помощи!» Так что ты уж подготовься, распиши все в цвете, чтобы перед заокеанским инженером не опозориться.
Я остался стоять у шасси с отвисшей челюстью.
А Важинский, довольный произведенным на меня впечатлением, подмигнул, улыбнувшись, удачи мол, и удалился. Ё-мое! Что делать-то? Уплывут ведь секреты! Если лапшу американцу на уши навешать, Лихачева в дурацкое положение поставлю. Неизвестно еще, как он к этому отнесется, а то вырастит из мухи слона, что-нибудь вроде «дискредитации советского автопрома». И будет тебе, Семен, «дело политическое». Да и американец лопухом может не оказаться, поймет все. Ладно, утро вечера мудренее.
Эпизод 3
С утра пораньше, едва продрав глаза и умывшись, кусая на ходу бутерброд, поскакал в опытный цех, готовить «выставку». Хотя в виде экспонатов предполагались только самый первый вариант мотора, так и стоявший под дерюгой в углу с весны, и деревянный наглядный макет. Первый подходил для демонстрации как нельзя лучше, даже на глаз было видно, что сделан он с помощью кувалды и такой-то матери, кустарщина в чистом виде. Основная трудность была в том, чтобы эту дуру перетащить на более подходящее место и подключить к воздушной магистрали. Проверить работоспособность тоже не мешало.
Упирался с ним целый час, пока не помогли пришедшие в цех рабочие, но оно даже и к лучшему. Ненавижу ждать, а раз смена началась, то и краснодеревщики уже на месте. Подхватив макет, помчался к ним и вкратце объяснил, что надо слегка изменить, причем так, чтобы следов изменений в виде свежих срезов не было. Через двадцать минут мне вручили раскрашенный парадный экземпляр, голь на выдумку хитра. Теперь надо только подождать, пока краска подсохнет. А еще лучше — к кузнецам, возле горна погреть.
Там-то и поймала меня высокая иностранная делегация, в лице единственного инженера, сопровождаемая ражим молодцом и директором завода.
— А-а-а… Товарищ Любимов! Вот ты где! Здравствуй! — Лихачев прямо лучился изнутри. — Познакомься, это инженер Джон Уилсон из фирмы «Отокар», которая нам с шасси помогает, с ним Паша Карпов, студент, будет за переводчика. Паш, переведи американцу: «Товарищ Любимов, конструктор двигателя Д-100-2».
Мы пожали друг другу руки, и я пригласил всех в опытный цех, к мотору, пообещав там все рассказать и показать заодно. Уилсон, между прочим, внешне произвел на меня самое лучшее впечатление. Я его легко мог бы спутать с кем-нибудь из своих, если бы не ботинки. Московская мода, или необходимость, диктовала сапоги.
— Вот наш мотор. Основной целью его создания было упростить производство, обеспечив массовость. Для этого пришлось, к сожалению, отказаться от некоторых важных элементов в традиционной конструкции двигателя. Распредвала, как видите, нет, его роль выполняет сам коленвал, толкая длинными шатунами на коротких коленах внешние поршни. Эти поршни пришлось ввести в конструкцию, чтобы исключить из нее мелкие сложные детали, трудные в изготовлении. Как видите, ход у внешних поршней короткий, они только открывают и закрывают выпускные окна, полностью заменяя клапана. Двигатель двухтактный оппозитный, цилиндры работают на коленвал с двумя большими и двумя малыми коленами одновременно, чем достигается хорошая уравновешенность. При каждом рабочем ходе воздух в картере сжимается, благодаря длинному ходу внутренних поршней, и поступает через открывающиеся впускные отверстия в верхних мертвых точках этих поршней в цилиндр. Этот экземпляр двигателя опытный, на нем еще не обеспечена герметичность картера и не поставлены клапана, поэтому пока он подключен к воздушной магистрали. Вот, собственно, и все хитрости. Таким образом имеем простой мотор, приспособленный для постройки на примитивном оборудовании с использованием малоквалифицированной рабочей силы.
Пока я все это говорил, работа в цеху просто встала. Наша небольшая группа привлекла к себе все внимание. Еще бы, там такая пантомима разыгралась, что в кино ходить не надо. Да сам Чаплин от зависти удавился бы! Позади американца и стоящего к нему лицом краснеющего студента два мужика, один высокий, другой поменьше, яростно жестикулировали, строя страшные рожи друг другу, махая кулаками и изредка крутя у виска, а когда иностранец оборачивался, мгновенно натягивали самые приветливые улыбки и смотрели на него честными глазами.
— А теперь демонстрация двигателя в действии! — громко сказал я не без душевного трепета. Дело в том, что были некоторые опасения насчет выхлопа, который пришлось маскировать железным листом. Американец, обойдя двигатель с другой стороны, мог заметить, что на одном котле выпускной поршень — внутренний. И понять, что ему вешают лапшу на уши. Высокотехнологичная болванка, как и четыре месяца назад, рухнула из-под потолка и крутанула маховик. Двигатель затарахтел. Похоже, опасения напрасны. Не полезет он через предусмотрительно организованные препятствия дышать газойлевым чадом. Я заглушил мотор.
Уилсон повернулся ко мне и выдал довольно длинную фразу, которую Паша перевел как восхищение конструкцией и пожелания дальнейших успехов. При этом заокеанский инженер смотрел на меня чуть ли не с жалостью, как на недоумка. Ну и хорошо, примерно такого эффекта я и добивался. Мы вежливо распрощались и настала пора объясняться с директором ЗИЛа.
— Любимов! Ты что нес?! Забыл как твой мотор работает?! Я ж тебе подсказываю: «Три колена на валу, поршни навстречу друг другу движутся»! А ты мне в ответ, вообще, какую-то ахинею порешь: «Длинный вал в семь колен, цилиндры в ряд по очереди от малого до большого, поршни с двух сторон»! Это что ж за конструкция такая?!
